Эпоха Возрождения. Быт, религия, культура

Собор Святого Павла в Лондоне приобрел печальную известность как «дом болтовни, драк, менестрелей, соколов и собак». Каждой большой церкви приходилось терпеть кощунственное присутствие ростовщиков, занимающихся своим делом в виду главного алтаря. Коробейники торговались в нефах, а уличные женщины, укрывшись от непогоды, искали клиентов. Церковный двор также был и проезжим и торговым местом.

Иногда, как в соборе Святого Павла, там пристраивался книготорговец, но чаще там предоставляли непристойные услуги. Вряд ли намеренное осквернение церквей фанатиками-пуританами было хуже этого непреднамеренного осквернения, которое осуществлялось походя задолго до Реформации.

Пилигримов, все еще продолжавших совершать паломничества, теперь едва можно было отличить от путников, едущих по своим делам. Ушли в прошлое темная ряса, посох и кошель, заявлявшие об их статусе и защищавшие их от всех, кроме самых отъявленных злодеев. Теперь они одевались как люди, отправившиеся на отдых или в путешествие. В пути они развлекались, а приехав к месту назначения, исполняли свои обязанности формально, в манере, раздражавшей истинно верующих. Паломничество превратилось в некое подобие туристической прогулки, а не покаянного исхода, каким было ранее. Как и туристы нашего времени, пилигрим привозил домой сувениры, только они были священного или сверхъестественного рода. Перья из крыльев архангела Гавриила, сомнительного происхождения кости, предположительно какого-то святого, слезы Богоматери в дорогом флаконе, частицы истинного креста — все шло на продажу и легко находило покупателей. Коробейниками обычно бывали «святые братья», которые хорошо наживались на доверчивости невежественных. В Италии особенно эти монахи были причиной жестокого антиклерикализма, существовавшего бок о бок с искренней и глубокой верой. «Они обманывают и воруют, а когда оказываются без гроша, представляются святыми и устраивают чудеса. Один показывает плащ святого Винсента, другой — собственноручное письмо святого Бернардино» или уздечку коня еще какого-нибудь святого. Они устраивали целые представления: один из них притворялся слепым, или хромым, или прокаженным, дабы быть излеченным «чудесным» прикосновением плаща своего сообщника, лоскутья которого потом они продавали. Обитатели монастырей также подвергались нападкам за их праздный и роскошный образ жизни.

«Эти раскормленные господа в просторных рясах не проводят время в босоногих странствиях и проповедях, но посиживают в элегантных домашних туфлях, скрестив руки на объемистых животах в очаровательных кельях, отделанных кипарисом. А когда им приходится выходить из дома, едут с удобством на мулах или гладких и кротких лошадях. Они не перенапрягают свои умы изучением книг из боязни, что знания могут превратить монашескую простоту в гордость Люцифера».

Горечь этих обвинений свидетельствовала об истинной преданности христианской церкви, которую многие люди свято хранили. Если бы они были равнодушны к доктрине и организации, они проявляли бы такое же равнодушие к ее хранителям. Они сами превратили свои приходские церкви в рынки, во время паломничества напивались и воровали, но от своих духовных наставников ждали чего-то лучшего. То, что стражи Града Господня использовали свою власть для удовлетворения плотских аппетитов, было источником позора для тех, кто сознавал природу таинства, которое низводили в грязь. Пусть на каждого распущенного монаха или кардинала приходились сотни достойных и честных священников, отдавшихся своему трудному призванию от всей души. Именно меньшинство привлекало к себе внимание общества и стрелы сатириков, усердно клеймивших его на удивление потомкам. При этом меньшинство худшего толка устраивалось при папском дворе, в самом сердце церковной организации (см. рис. 102). Яростные политические баталии в Риме, скандалы вокруг непотизма (семейственности), упадок морали ставили клеймо на весь христианский мир. Разочарование ученых, надеявшихся посвятить себя служению величайшей организации в мире, изливалось в яростных диатрибах^{19}. Один из них признавался, что, будь на то его воля, он последовал бы за Лютером, «лишь бы увидеть, как эту свору негодяев поставят на заслуженное ими место, дабы они были вынуждены жить либо без пороков, либо без власти». Хватало высших священнослужителей (кардиналов, епископов и даже пап), которые пытались очистить Град Божий, но в узком и закрытом властном кругу почти невозможно ввести новые принципы. Реформа, когда пришла ее пора, прорвалась снизу.

Два монаха