Эпос сербского народа

В обществе существует память о предках, которую можно было бы назвать природной. Она обычно охватывает сына, отца, деда, иногда и прадеда, и длится около полутораста лет. В семьях, в которых¹ по причинам социальным, экономическим или историческим проявляется интерес к более отдаленным предкам, наблюдается генеалогическая память, основанная или на документах, или же на более или менее точном запоминании некоторых традиций. Эта генеалогическая память обычно передает лишь перечень имен отдаленных предков, иногда с кратким упоминанием их деяний и владений, имеющим практическое значение для потомков. Генеалогическая память может сочетаться с памятью о некоторых выдающихся исторических личностях. Историческая память обычно поддерживается письменностью, а если имеет исключительно устный характерно—в большей степени, чем писанная традиция—превращается в легенду и миф.

К этим общим выводам следует добавить, что не у всех народов и не во все периоды истории способность помнить прошлое была одинаковой. Эта способность обусловливается большей или меньшей изолированностью народа или племени, большими или меньшими историческими и социальными переменами. Чем этническая группа географически изолированнее, чем консервативнее (традиционнее) ее общественный строй, чем меньше исторических потрясений она испытала, тем длительнее ее память о прошлом. Резкие перемены заставляют народных певцов обращаться к более новым темам, набрасывают пелену забвения на старые события; миграции могут способствовать сохранению памяти о предках, но часто сглаживают эту память. Перемена географического окружения делает непонятными старые местные названия в песнях и преданиях; эти названия обычно искажаются.

Язык любого народа на земном шаре эволюционирует непрерывно и незаметно. Через пять веков, иногда даже раньше, многие слова и выражения становятся непонятны. Они подвергаются переосмыслению или же произносятся как священные заклинания. Примеры такого полузабвения находим у разных народов и в разное время. Так, например, по свидетельству Горация («Послания», II, 1, 86—89) и Квинтилиана («Об образовании оратора», I, 640), гимны жреческой коллегии салиев не были понятны не только непосвященным, но и самим жрецам ⁹. Исследователь якутского эпоса И. В. Пухов отмечает, что первоначальный смысл слов (особенно эпитетов) часто непонятен современным исполнителям олонхо и тем более их слушателям ¹⁰. Подобное же явление наблюдается среди русских переселенцев, живущих изолированно на побережье ВосточноСибирского моря в течение столетий¹¹. Былины (в отличие от сказок) этих жителей Крайнего Севера не приспособлялись к местным темам, и новые* не возникали. Сказители повторяли названия уже не существующих в обиходе предметов; былина начинает терять свой размер, напевность, поэтические средства и превращается в бывальщину. .

Если мы обратимся к сербскому эпосу, то не трудно убедиться в том,, что древнейшая история южных славян на Балканах народными гуслярами забыта. Как мы уже сказали, все, что сохранилось от событий в царствование последних Неманьичей, а также от деятельности св. Саввы, покровителя сербской церкви, носит отпечаток книжного влияния и принадлежит, по-видимому, более позднему периоду истории. Косовские песни,, соединяющие исторические события с фантастическими, содержат имена героев, как действительно существовавших, так и легендарных. Некоторые высказывания Косовских песен трудно согласовать с идеалами и воззрениями сербов времен князя Лазаря и Стефана Лазаревича. В том: виде, в каком Косовский цикл дошел до нас, он гораздо более является творением XVIII в., чем XIV в. ⁹

Ближе к историческим событиям песни о Королевиче Марке. В отличие от Косовских песен, распространенных в начале XIX в. главным образом в Среме, цикл Королевича Марка распространился от восточной Болгарии и Македонии до Адриатического моря и от Черногории до среднего Дуная, проникнув в Хорватию и Словению. Эти песни кочевали и» области в область вместе с передвижением сербов на север и северо-запад, переходили из одной эпической среды в другую, подвергались разным идеологическим обработкам, в них проникали мотивы из западной литературы, распространенной в венецианской Далмации (влияние это не следует ни преувеличивать, ни преуменьшать).

Довольно правдоподобно, народное предание о том, что Королевича Марка любили жаловал султан Баязет I. Весьма вероятно, что, будучи? турецким вассалом, Марко усмирял мятежников, восставших против султана; можно также предположить, что Марко выступал на защиту своих соплеменников, которых угнетали насильники-турки, и весьма решительно с ними расправлялся, оставаясь безнаказанным, так как пользовался расположением султана. Песни о Королевиче Марке с этими мотивами могли возникнуть уже в XV в. Они были подхвачены лояльными по отношению к султану сербами, особенно теми, которые были на турецкой военной службе, ибо вполне соответствовали их идеологии.