Эра беззакония

— Ты — специалист, не аппаратный угодник. У него и в тех и в других потребность. Но спеца добыть гораздо труднее. Дальше: вы с ним почти одного возраста, это сближает. Хорошие рекомендации Перельмана. Я уверен, что этот сучок отрекомендовал тебя как ничейного. Тоже редкость. Ну, и удачлив! С этим надо родиться. Так что если бюрократическая машина не выкинет какую-нибудь глупость, ты ему очень интересен. В добрый путь!

— А дело доводить? — спросил Калмычков.

— Кому оно теперь нужно, это дело? Оно свою роль сыграло. Пойдет в архив, очередным глухарем. Только обставить нужно как большую победу. Лишние поощрения в служебной карточке тебе не помешают.

— Группу распускаем? — Калмычков понял, что этого он, точно, не хочет. Понял и генерал.

— Недоделанную работу жалко бросать. Но не забывай, для чего вся бодяга затеяна. Придут на тебя бумаги из Москвы, недельки две почешемся для виду и распустим. Готовься. Может, что и успеешь… Ладно, Николай, хватит о делах. Суббота все-таки, езжай домой. Семья соскучилась.

В странно неопределенном ощущении себя в пространстве и времени пришел к обеду домой Калмычков. Словно почва ушла из под ног и он висит беспомощной тряпкой. Ни там, ни здесь. Рад переводу? Вряд ли. Чувствует облегчение от закрытия дела? Определенно — нет.

Его тело собираются перебросить в Москву, а душа еще не закончила дела в Питере.

Валентина обрадовалась его возвращению из командировки, быстренько посадила кормить. И Ксюня, гнуся, выползла из комнаты. Что-то они с Валентиной не в контакте. Но снова вместе, семьей! После сладкого дочь отвалила, и он рассказал Валентине о грядущих переменах и своей неготовности к ним.

— Я бы из города не уезжала. Кто там, в Москве, нас ждет…

— Валя, я только что дерьмо не ел, добиваясь этого. А ты — кто нас ждет? Ждут! — чужие сомнения заставили Калмычкова выпрыгнуть из трясины неопределенности. — Еще как ждут. Нельзя упустить возможность. Такое раз в жизни бывает! А в Питер будем приезжать. Хоть каждые выходные.

Она пожала плечами и ушла к Ксюне смотреть телевизор. Покурил и присоединился к семье. Ввернул неудачную шутку по поводу происходящего на экране. Получил отпор в виде косого взгляда и покачивания головой. «Старый, глупый пердун» — перевел для себя и ушел в спальню. Проспал до шести вечера. Проснулся, разбуженный шепотом Валентины и возражающими взвизгами Ксюни.

«Ты вчера до трех ночи не появилась, и позавчера! Могу я хоть в выходные поспать ночь спокойно?» — при-давленно выговаривала Валентина.

«Ну, мама! Сегодня суббота. Имею право!»

«Нет, Ксюша. В кои-то веки отец дома. Давай посидим…» — не сдавалась жена.

«Мама! Какая ты!.. Я обещала. Меня ждут! Новые друзья…»

— А старые куда сбежали? — подал голос из спальни Калмычков.

— Я не хочу, чтобы лезли в мою личную жизнь! — завизжала дочь. Калмычков, заспанный и помятый, протиснулся в коридор, где увидел одетую в пальто Ксюню и Валентину, прижавшую к груди дочкину шапку и шарф.

— Кстати, новых знакомств лучше не заводить. Мы скоро переезжаем в Москву. Побереги силы… — спокойно сказал он.

— В Москву?.. А меня спросили?.. Не поеду с вами! Мне Питер родной! — Ксюня попыталась вырвать у Валентины шапку, но не смогла, топнула ножкой и выбежала в незапертую дверь.

— Ксения, вернись! — хором заорали они в полумрак убегающей вниз лестницы. Но цокание каблучков по ступеням смолкло, гулко хлопнула уличная дверь.

— Кто тебя просил?! — Валентина напустилась на растерянного Калмычкова. — Спал бы себе и спал. Уговорила бы, не впервой… «В Москву, доченька, в Москву…» — передразнила Калмычкова. — Задолбал уже своей Москвой!

И ушла, хлопнув дверью спальни.

Ожидание

27 ноября, воскресенье

Первый раз Калмычков проснулся в полчетвертого ночи. Валентина ходила в соседней комнате и тихо всхлипывала. «Придет, никуда не денется» — успокоил себя и снова уснул.

В семь утра Валентина всхлипывала уже сидя на краю кровати.

— Что, еще не пришла? — спросил, продирая глаза в привычное для подъема время. В ответ затряслись сгорбленные плечи и всхлипы слились в беззвучный плач.

— Будем ждать! — с нажимом произнес он.

Повторял эту фразу трижды: пока занимался тихий солнечный день, пока ласкал он своим теплом всех, у кого дети дома, и когда угасал красивым малиновым закатом. Только твердости к вечеру поубавилось. Фраза звучала все более нерешительно и с вопросом.

— Проучить задумала, шмакодявка. Я ей проучу! Найду, посажу под замок. На цепь! Знаешь, такую, толстую цепуру… — Он злился весь вечер, до полуночи. Потом не давал себе набрать Женькин номер. Решил ждать до утра. В понедельник — в школу. Должна прийти…

Валентина молчала весь день, лишь изредка бросая на него обвиняющие взгляды. Не готовила, не занималась делами. Ходила из угла в угол, подбегая к двери на всякий обнадеживающий звук.

Ночь не спали оба.

Поиски

28 ноября, понедельник