Эра Дракулы

– Мисс Чёрчвард, – обратился к ней мистер Рид, – как я понимаю, сегодня на повестке дня поздравления?

Она улыбнулась ему так, чтобы на лице не образовалось складок.

– А где Чарльз? – спросила Кейт, как обычно не имея ни малейшего представления об этикете.

«Некоторых девушек следует регулярно колотить, – подумала Пенелопа. – Как ковры».

– Чарльз подвел нас, – сказал Арт. – По-моему, он поступил неразумно.

Пенелопа чувствовала, как внутри нее пылает огонь, но надеялась, что ее состояние никак не отразилось на лице.

– Чарльз Борегар, так? – спросил мистер Рид. – Как я понимаю, он то что надо для трудной минуты. Знаете, могу поклясться, прошлой ночью я видел его в Уайтчепеле. С детективами, расследующими дело Серебряного Ножа.

– Едва ли это так, – возразила Пенелопа. Она никогда не бывала в том районе – том самом, где убивали людей. – Я не могу себе представить, что могло бы привезти Чарльза в такой квартал.

– Я не знаю, – сказал Арт. – У клуба «Диоген» странные интересы, которые простираются во все, даже самые сомнительные, кварталы.

Пенелопа предпочла бы, чтоб Арт не упоминал об этом заведении. Мистер Рид сразу навострил уши и уже собрался расспросить Холмвуда, когда всех их спас от конфуза еще один гость.

– Смотрите, – воскликнула довольная Флоренс, – кто пришел досаждать нам своим несносным характером! Это же Оскар.

Большой «новорожденный» с копной волнистых волос и упитанной наружностью подошел к ним праздной походкой – зеленая гвоздика в петлице[101], руки в карманах, так чтобы передняя часть полосатых штанов выступала вперед.

– Добрый вечер, Уайльд, – сказал Арт.

Поэт насмешливо изрек краткое «Годалминг», признав Холмвуда, а затем экстравагантно принялся ухаживать за Флоренс, изливая на нее столько обаяния, что избыток его выплеснулся на Пенелопу и даже Кейт. Мистер Оскар Уайльд делал предложение миссис Стокер, когда та еще звалась мисс Бэлкомб из Дублина, но его обошел Брэм, о котором теперь никто не упоминал. Пенелопа легко могла поверить, что Уайльд сделал за свою жизнь немало предложений лишь для того, чтобы отказы дали ему повод и пищу для его необычайного остроумия.

Флоренс спросила мнения Оскара касательно «Выхода в свет Кларимонды», Уайльд заметил, что благодарен создателям за эту пьесу, ибо она вполне способна вдохновить проницательного критика, каковым он, несомненно, полагал себя, на написание воистину гениального творения на руинах сего произведения.

– Как интересно, мистер Уайльд, – сказала Кейт, – звучит так, словно вы ставите критика выше творца.

– Да ведь критика и есть искусство. Как художественное творчество предполагает развитую критическую способность, без которой его, собственно, не существует, так и критика является творчеством в самом высоком значении этого слова. По сути, критика – одновременно и творческая, и независимая.

– Независимая? – переспросила Кейт, понимая, что тем самым дает повод для целой лекции.

– Да, независимая. И подобно тому как из чувственности и нечистоплотности любовных увлечений неумной жены провинциального аптекаря, обитающего в скверном городишке Ионвиль-л’Аббэй под Руаном, Гюстав Флобер оказался способен создать классический роман, ставший шедевром стиля, так и настоящий критик, находящий удовольствие в том, чтобы растрачивать свой дар наблюдательности на темы столь малозначительные, да и просто ничтожные, как отчетная выставка в Королевской академии за этот год и за любой другой, или же стихи Льюиса Морриса, или пьесы Генри Артура Джонса, сможет создать произведение, безупречное по своей красоте, проницательности и тонкости ума. Ничтожество неодолимо тянет к себе всех, кто наделен блестящим интеллектом, а глупость – тот вид Bestia triumphans[102], который всегда способен привлечь внимание мудрых, заставляя их покинуть свое обиталище[103].

– Но что вы думаете о пьесе, мистер Уайльд? – спросил мистер Рид.

Тот взмахнул рукой и состроил гримасу, и этот жест в сочетании с выражением лица сказал гораздо больше о предмете, чем его краткая речь, которую даже Пенелопа сочла несколько отдаленной от темы, пусть и изысканной. Уместность, как-то объяснил Уайльд, это безответственная привычка, которой не следует предаваться сверх меры.

– Лорд Ратвен передает свои наилучшие пожелания, – сказал Арт.

Поэт был явно польщен таким высочайшим вниманием. Он уже начал говорить какую-то невероятно восхитительную речь, совершенно не имеющую отношения к происходящему, когда Холмвуд наклонился к нему и голосом настолько тихим, что его расслышала одна Пенелопа, сказал:

– …и он желает вам проявить большую осторожность во время визитов в некий дом на Кливленд-стрит.