Тогда я попытался заплакать — не получилось. Зато воображение пририсовало крохотные льдинки, выскальзывающие из глаз.
Ладно. Соберись, Мортегар. Да, тебе плохо. Будем говорить откровенно: тебе так хреново, как не было никогда в жизни! Но, жалея себя, ты далеко не уедешь (спорное утверждение, учитывая, с какой скоростью я скатываюсь в сраное г…но). Действуй! Покажи миру средний палец! Во-о-от, молодец, Морти, я в тебя верил, и не напрасно. Теперь — поднять корпус. Бли-и-ин, такое чувство, что мышцы пресса и спины сейчас расколются на части. Но ведь не должно же такого быть… Наверное.
Вес на правый локоть. Согнули — передохнули. В глазах темнеет. Что ж, хорошо, что глаза вообще ещё чего-то видят. В гробу я манал больше такие эксперименты проводить, да ещё в такую холодину, нет-нет-нет, Юи, не убедишь!
Так, выдохнули. Приподняться, ещё, ещё немно…
Мысли на несколько мгновений выключились, когда я увидел картину настолько невероятную, что просто лютую.
Катился я по широкой и ровной ледяной «дороге». Уж богиня знает, как и зачем природа создала такое. Вслед за мной неслось огромное войско. Они на полном серьёзе хотели меня догнать и вернуть! Но получалось у них так себе — были далеко.
Однако больше всех остальных преуспел Половник. Несчастный конь ехал самым первым, но всей своей позой выражал крайнюю степень неприятия объективной реальности. Упирался копытами, будто пытался тормозить, мотал головой и, надо полагать, истошно ржал. Я пока ещё не мог его услышать — ветер дул в сторону Половника, да и уши у меня были не в том состоянии, чтобы различать такие тонкие звуки, как лошадиное ржание.
Вот у Половника, к слову, были хорошие шансы меня нагнать. Он весил больше меня, копыта скользили лучше носилок, и расстояние между ним и мной сокращалось быстрее, чем между Половником и Клинтианой. Возможно, Половник изначально смело взял хороший разгон. Бедный мой отважный конь, как я тебя люблю… Вот только что ты будешь делать, когда догонишь? Рухнешь на меня всей своей тушей и оборвёшь мои мучения, теперь уже на веки вечные? Хороший план, Половник. Сегодня просто эра охренительных планов.
По лицу скользнула тень, и я немедленно вспомнил про второго из своих петов. Самого главного.
— Про-ти-вень, — пролепетал я, поднимая взгляд к небу.
Дракончик научился летать, будучи уменьшенным, но и в нормальном размере навык сохранил. Впрочем, «нормальным» этот размер было назвать трудно. Дракон всё же получился немного больше, чем был изначально. Я, масштабируя, пытался подогнать его под задачу обогрева взрослого человека, лежащего на нём.
Противень описал надо мной дугу и, будто решившись после непродолжительных раздумий на безумный поступок, резко спикировал к носилкам. Он зашёл ко мне сзади, когтистые лапы схватили меня за плечи. Я закричал. Нет, слава богине, длины когтистых пальцев вполне хватило, чтобы обхватить меня, не протыкая плоть. Но когда заледеневшие суставы от рывка резко распрямились, я подумал, что руки сейчас оторвутся.
Не оторвались. Противень снял меня с носилок и поднял. Его рёв полностью перекрыл мой крик. Я физически чувствовал, что дракон выходит за рамки своих скромных физических возможностей. Крылья его не были рассчитаны на полёт с таким дополнительным грузом. И ежу было ясно, что долго полёт не продлится.
Противень метнулся было в сторону — видно, у него тоже был какой-то гениальный план, не учитывающий крохотных нюансов, — но передумал. Вместо этого заломил ещё один вираж, зашёл Половнику сзади и, пролетая над ним, разжал лапы.
«Хорошо, что больше я детей не планировал», — мелькнула мысль за миг до того, как я приземлился на спину коня.
Удар о спину вызвал у меня ещё один полукрик-полустон, который опять же целиком утонул в жалобах другой зверушки — Половник яростно заржал. Да ясен пень, больно! Я слыхал, у коней и от меньшего хребты ломались. Но Половник, хвала богине, сдюжил. Оставалось лишь надеяться, что и у меня там всё сдюжило… Боль, во всяком случае, такая, будто меня поместили в ад для развратников и прелюбодеев.
Я кое-как обхватил негнущимися руками могучую шею Половника (о, богиня, она была тёплой!!!) и, наконец, заплакал. Просто не мог уже сдержаться. Слёзы — настоящие слёзы, а не льдинки, — закапали на короткую лошадиную шерсть…
Но если я мог только лежать на коне и плакать, то Половник мог гораздо больше, и, оправившись от удара, начал немедленно творить чудеса. Он перестал упираться копытами, поднял зад (может, из-за наклона я и не повредил ему спину?) и… начал скакать.
У меня дыхание перехватило. Конь уверенно скакал по гладкой, как зеркало, ледяной дороге! Он набрал скорость, которой ему, видимо, не хватало, чтобы оторваться от погони, и снова «присел», доверившись скольжению.
И тут сзади налетел Противень. Он бесцеремонно упёрся мне в спину лапами и, взмахивая крыльями, придал нам ещё большее ускорение. Летели мы, навскидку, уже под сотню километров в час, хотя могу и ошибаться. После всех моих трипов восприятие реальности вполне могло поехать.