Эра Меркурия. Евреи в современном мире

 Другой революционный путь, «выбор Хавы», оказался гораздо более успешным. В самом общем смысле, сионизм одержал победу над коммунизмом, потому что национализм как таковой одержал победу над социализмом. Семейственность — универсальное человеческое свойство, а семья — самый фундаментальный и консервативный из всех человеческих институтов (и главный источник религиозной и политической риторики). Все культуры организованы вокруг регуляции воспроизводства, а всякое воспроизводство — каким бы ни был регулирующий режим — основано на предпочтении одних половых партнеров другим и своих собственных детей детям других людей. Все радикальные попытки переделки человеческого рода покушаются на семью, и все они либо проваливаются, либо откладываются. Для большинства людей в большинстве обществ «стремление к счастью» означает стремление к особям противоположного пола, плодовитости и воспитанию детей, каковые занятия суть очевидные формы дискриминации и неиссякаемые источники семейственности. Никакое представление о всеобщем равенстве, как бы оно ни формулировалось, не в состоянии вместить в себя институт семьи, и никакое человеческое существование с участием мужчин, женщин и детей не в состоянии пережить отмену различия между родней и неродней. Христианство, которое призывало людей любить чужих детей так же, как своих собственных, смогло устоять, превратив брак (обет исключительной верности одному человеку) в религиозное таинство, аналогичное основному институту всех племенных обществ. Коммунизм, слабоумный младший брат христианства, расшиб лоб, поклоняясь всеобщему равенству, и захирел вслед за первым поколением идеалистов, потому что не понял социальной роли семьи и оказался неспособным к самовоспроизводству. В конечном счете над обоими решительно восторжествовал национализм, который модернизировал традиционное (генеалогическое) понимание бессмертия посредством введения племенной концепции современного мира и современной концепции племенного существования. Национализм не нуждается в доктрине, потому что он кажется таким естественным. Что бы внуки Хавы ни думали о ее идеализме, жертвенности и греховности, они без труда понимают ее мотивы. Даже самый скептический израильтянин никогда не задал бы Хаве безжалостно искреннего вопроса, который преследовал Годл до конца ее дней: «Ты действительно верила в это? Как ты могла?»

 Национализм взял верх над коммунизмом, потому что выполнил свои (относительно реалистичные) обещания. Язык Бога стал жизнеспособным разговорным языком; часть Земли Израилевой стала государством Израиль; а самые закоренелые и успешные меркурианцы всех времен и народов перековались в новую породу еврейских аполлонийцев. Самому странному национализму Европы удалось превратить радикальную еврейскую «ненависть к самим себе» (отречение от Тевье) в функционирующее национальное государство.

 Впрочем, государство получилось очень странное — почти такое же странное, как доктрина, которая его породила. Горделиво западное в сердце «восточной» тьмы и идеологически аполлонийское в контексте западного меркурианства, оно представляет собой единственный пережиток (возможно, наряду с Турцией) интегрального национализма межвоенной Европы в послевоенном — и пережившем «холодную войну» — мире. Израильский эквивалент таких политически нелегитимных концепций, как «Германия для немцев» и «Великая Сербия», «еврейское государство» воспринимается как нечто само собой разумеющееся и в самом Израиле, и за его пределами. (Исторически подавляющее большинство европейских государств — тоже мононациональные образования с племенными мифологиями и основанными на языке религиями высокой культуры, однако после 1970-х годов это обстоятельство принято прикрывать разного рода «мультикультурными» законами и заявлениями, которые делают европейские государства внешне похожими на Соединенные Штаты.) Риторика этнической однородности и этнических депортаций, табуированная на Западе, является обыденным элементом израильской политической жизни. И, вероятно, никакое другое европейское государство не смогло бы избежать бойкотов и санкций, проводя политику территориальной экспансии, внесудебных убийств, уничтожения жилищ, строительства стен и бан-тустанов, создания поселений на оккупированных территориях и использования смертоносного оружия против демонстрантов. Верно, впрочем, и то, что никакое другое европейское государство не находится в состоянии перманентной войны. Как верно и то, что никакое другое европейское государство не обладает столь сильным воздействием на моральное воображение Запада.