Эра Мифов. Эра Мечей

Эйден смотрелся старше Макареты, хотя и был еще молод – наверное, не больше пяти сотен и уж точно не старше первого миллениума. Те, кому лет больше, кажутся слегка запыленными. Так Мовиндьюле стал недавно думать о фрэях с устаревшими манерами и вкусами, равно как и с архаичными взглядами. Те, кто жил свой второй миллениум, пусть и не выглядели старыми, но двигались, разговаривали и обладали убеждениями, которые выдают возраст. Они словно прибыли из другого, древнего мира… Эйден был молод, как и Макарета, как и все под мостом.

– Чем вы занимаетесь? Я имею в виду, зачем вы сюда пришли? – спросил Мовиндьюле, оглядываясь по сторонам.

Ближе к реке трое юношей в плащах устроили водную баталию. Они выхватывали из потока шары, как недавно проделал Мовиндьюле у фонтана, и швыряли их друг в друга. Принцу доводилось наблюдать за подобными играми миралиитов во время празднеств, и ему всегда казалось, что это очень весело.

– Чтобы насладиться правильной компанией вдали от глупцов, чужаков или тех, кто не видит между нами разницы. Разве я не прав? – спросил Эйден, и Макарета кивнула.

На губах Эйдена постоянно играла легкая улыбка. Мовиндьюле считал, что все улыбки – от притворства. Впрочем, Эйден мог улыбаться искренне, ведь молодым нет нужды притворяться. Вероятно, он радуется присутствию принца.

– Мы считаем, что наша культура находится на пороге новой эры. Прошло почти двенадцать тысяч лет с момента основания Эстрамнадона, когда Гилиндора Фэйн и Каратак возглавили нас и создали общество фрэев. Ты знаешь, что Гилиндора была из нилиндов… ремесленников?

«Неужели он считает меня идиотом?»

– Разумеется, знает! – воскликнула Макарета с таким презрением, что принц заулыбался.

Эйден то ли разозлился, то ли смутился, что ему сделали замечание.

– Ладно, однако знаешь ли ты, что она плела корзины?

Мовиндьюле было приятно, что Макарета удивилась не меньше его.

– Ага! – торжествующе воскликнул Эйден. – Так я и думал. Именно этим она и занималась – плела корзины из камыша. Только представьте! Фэйн – плетельщица корзин! Тогда жизнь была совсем другая. По большей части наше общество создавалось во времена… ну, скажем, до Искусства. И так понятно, что если бы среди изначальных племен были миралииты, то Гилиндора не стала бы первой фэйн. Разве я не прав?

Мовиндьюле покивал и глотнул вина. Эйден не понравился ему с первого взгляда. Начать с того, что юноша был выше принца, да еще все время повторял «разве я не прав?», что изрядно раздражало. Хуже все было то, что он принес Макарете кубок с вином. Конечно, может, они просто друзья, но все равно неприятно.

– То, что твой отец сотворил с главой инстарья на Карфрэйн, изменило все! Он наглядно продемонстрировал, что даже сословие воинов не смеет бросать нам вызов. А как он с ним играл? Потрясающе! Когда Лотиан наконец уничтожил Зефирона, этим он сказал многое. Все остальные племена должны были узнать правду о миралиитах. Мы не просто сильнее, мы – иные. Мы – высшие существа!

– Гриндал говорил, что миралииты – новые боги, – вспомнил Мовиндьюле.

Эйден усмехнулся.

– Гриндал сказал тебе, что он входил в нашу группу?

Мовиндьюле оторопел.

– Вообще-то, он ее основал. Гений! – Усмешка Эйдена сменилась негодованием. – Поверить не могу, что с ним случилось такое! Пасть от руки рхуна…

– Мовиндьюле при этом присутствовал, правда? – напомнила Макарета.

Принц кивнул и допил вино одним глотком. Как ни странно, ему захотелось еще.

– Наверное, это было ужасно, – сказала она, приблизившись.

Мовиндьюле не нравилось, когда к нему подходят слишком близко, но Макарета стала приятным исключением. Еще он обрадовался, что теперь она ближе к нему, чем к Эйдену.

– Все знают, что ты пытался убить того рхуна. Ты задействовал огонь?

Мовиндьюле кивнул.

– Отличный выбор, – заметил Эйден. – Я сделал бы то же самое.

– А вот и нет! – критично отрезала Макарета. – Никто из нас не смог бы ничего сделать. При виде обезглавленного тела Гриндала мы застыли бы как громом пораженные, не в силах ни думать, ни действовать!

– Говори за себя, я точно не растерялся бы! – сердито воскликнул Эйден, явно обидевшись.

Мовиндьюле не хотелось злорадствовать, и все же он не удержался от улыбки.

– Откуда тебе знать, – возразила Макарета. – Единственный раз, когда ты видел смерть – гибель того инстарья на арене. Миралиитом он не был, но я все равно плакала.

– Говори за себя! Я вовсе не плакал. Я смеялся!

Мовиндьюле не плакал и не смеялся. После того, что его отец сделал с Зефироном, Мовиндьюле покинул трибуну, зашел за ближайшую опору у служебных ворот и исторг содержимое своего желудка. Он изо всех сил старался забыть поединок, как и память о том дне, когда погиб Гриндал. Ужасная картина: лужа крови, голова Первого министра отделяется от туловища и катится по траве… Сколько было крови!.. При мысли об этом его снова едва не стошнило.

– Да ты у нас герой! – воскликнула Макарета.

Эйден помрачнел.

– Я просто сказал, что огонь – отличный выбор. Вот и все.

– Да, с этим не поспоришь, – неохотно отступила Макарета. Забрав у Мовиндьюле пустой кубок, она отдала ему свой полный.