Эра милосердия

– Не об этом надо думать, – покачал головой Жеглов. – Вытащим как-нибудь. Думать надо о другом – что мы с ней будем делать? А если она не знает или не захочет нам показать банду?

– А что мы теряем? – спросил я. – Допросим, а там видно будет…

– Не-е, это ты не прав, Шарапов, – протянул Глеб. – Нам надо иметь четкий план. Ты ведь небось разведкой так не занимался: пойти туда – не знаю куда, принести то – не знаю что? Надо себе точно представить, что именно нам от нее, от Ани, значитца, нужно и каким способом это добыть. Вот когда придумаем, тогда поговорим…

Долго я сидел и размышлял обо всем этом, и все время мне мешала мысль о том, что, прежде чем допрашивать Аню, ее надо как-то вытащить, зря Жеглов отмахивается от этой задачи, будто можно взять ее и вытащить из кармана. Пасюк прав, конечно: надо ее как-то "пидмануть" – в лоб, нахрапом, с подругой Фокса не справиться. Так и этак выстраивал я разные комбинации, даже на бумаге рисовал, и каждый раз оказывалось, что от того, как мы ее заманим на встречу с нами, будет зависеть все остальное. И еще я понял: иначе как изнутри мы сейчас банду взорвать не сможем…

Значит, еще раз, сначала. Вытаскиваем Аню. Как? С помощью Волокушиной? Не годится. Фокс ей даже звонить-то по этому телефону запретил, и на свидание с ней Аня, скорей всего, не пойдет… А выстрел окажется холостым… С кем же Аня захочет встретиться? Пожалуй… пожалуй… только с человеком, у которого есть известие от Фокса… Так, так, вроде нащупывается… У кого может быть такое известие? Тоже ясно – только у человека, с которым Фокс сидел в одной камере. Так. И этот человек вышел на волю… Почему? Почему вышел на волю?.. Ну ладно, это мы придумаем… Есть, допустим, у сокамерника письмо для Ани… или поручение на словах… Письмо она может потребовать послать по почте… Хотя нет – надо же адрес дать!.. Так, так… Встретились, допустим… Но ведь тащить ее к нам нелепо… Ее самое и сажать-то не за что, пока не доказано соучастие в банде…

Есть идея! Есть! И я помчался в управленческую библиотеку…

Конвоир прищелкнул сапогами, расцепил наручники, и Фокс с облегчением потряс затекшими кистями, приветливо мне улыбнулся:

– Здравствуйте, Владимир Иваныч…

Каким-то непостижимым образом он уже знал каждого из нас по имени-отчеству и на допросах преимущественно дурачился, сводя все ответы к шуткам, выступал этаким жизнерадостным придурком, которого несчастная страсть к игре и женщинам ввергает каждый раз в неприятности. Я протянул ему записку Груздева и сказал:

– Мы нашли ваше письмо с угрозами в адрес Ларисы Груздевой. Это будет очень веским доказательством по делу.

Он, небрежно улыбаясь, взял записку, прочитал ее, поцокал языком:

– Опять ошибка, Владимир Иваныч. Это не мое письмо.

– Как не ваше, а чье же?

– Не знаю! – Фокс развел руками. – Это не я писал.

На этот раз уже хитро заулыбался я:

– Мы предвидели, что вы будете отказываться. Еще бы, такая улика! Но графическая экспертиза все докажет…

– Пожалуйста, – ухмыльнулся Фокс. – Доказывайте…

Я взял со своего стола листок тонкой оберточной бумаги, карандаш, передал Фоксу:

– Пишите: образец свободного почерка гражданина Фокса Евгения…

Фокс, не споря, написал, поднял голову в ожидании дальнейшего. Я объяснил ему:

– Для экспертизы потребуются три документа: образец свободного почерка, образец диктовки и, наконец, образец вашего письма, не связанного с этим уголовным делом.

Фокс снова ухмыльнулся:

– Тогда вам придется разыскать мои школьные сочинения. Правда, боюсь, что в войну они пошли на растопку за отсутствием художественной ценности…

– Ничего, нас устроят ваши снабженческие заявки на сатураторы.

Фокс пожал плечами, спросил:

– Ну, что дальше?

– Дальше пишите свободно, что хочется. На ваше усмотрение.

Фокс взял карандаш, послюнил его – на глянцевитой поверхности оберточной бумаги химический карандаш оставлял слишком бледный след – и начал писать, преувеличенно старательно, хитро поглядывая на меня.

Вывел несколько строк, покрыв бумагу кривыми колючими буквами, показал мне:

– Хватит, что ли?

На бумажке было написано: "Добрый хороший мальчик Фокс мучается здесь в тюряге ни за что, нет правды на свете, нет счастья в жизни. Мучители не кормят, зажали мою служащую карточку, и в очко сыграть не с кем".

– Все шутите, Фокс, – сурово пробурчал я, в глубине души очень довольный, что он принял мою игру. Беспокоило только, не сорвался бы он с крючка в последний момент. – Теперь текст под диктовку. Вот еще бумага, надпишите ее: "Фокс Евгений Петрович".

Он взял бумагу, надписал. А я сказал, показывая ему книжку, взятую под честное слово на два часа:

– Вот из этого учебника я вам буду диктовать разные предложения. А вы записывайте, по возможности без ошибок.

– Ну, это еще надо посмотреть, кто из нас с ошибками пишет, – нахально сказал Фокс и приготовился писать.