Эра милосердия

А я ему поверил. Сразу поверил, даже проверять не стал, потому что все мне стало ясно, все его действия паскудные. И сам он сделался мне неинтересным и противным, как будто я ненароком мышь раздавил. Но арестованного не бросишь, как надоевшего попутчика в купе, и я ему сказал, чуть ли не зевая — мне в самом деле вдруг очень сильно захотелось спать:

— Ты не только снабженец и картежник, Фокс. Ты бандит и убийца. Ты убил Ларису Груздеву, сторожа в магазине на Трифоновской и еще за тобой достаточно всякого водится. За все это ты ответишь. Дай только срок, приедет следователь прокуратуры товарищ Панков, он это дело ведет, и будешь ты мертвее всех своих покойников, понял? Он все оформит, будь спок…

В лице немножко изменился Фокс, но так, самую малость, уставился в окно, сказал без всякого волнения:

— Во-он чего! Клепальщики вы известные, зайцу волчий хвост пришьете, не то что человеку дело…

Я опять разозлился:

— Ты на моих товарищей суп не лей, они из-за таких, как ты, сволочей, под пули идут… И на окно глазеть нечего, оно не на улицу, а во двор выходит, прямо в собачий питомник. Рискнешь?

Он помотал головой, сказал с укоризной:

— Не думал я, что в МУРе так с людьми обращаются… Ведь это все, что вы наговорили, доказать надо.

— Докажем, не бойтесь, все докажем. И про Ларису, и про «Черную кошку» вашу пресловутую…

— Да не знаю я никакой Ларисы, что вы на самом деле? — с подковыркой сказал Фокс, и я сообразил, что ему ужасно интересно хоть что-нибудь выведать. Ну ладно, сволочуга, ну, пожалуйста, я тебе сейчас подброшу. И я сказал:

— На самом деле мы вот что. Ну, например… Познакомились вы через Соболевскую Иру — она вас еще опознает, погодите, — с Ларисой Груздевой, охомутали ее — это вы умеете. Ввели в заблуждение: любовь на всю жизнь и все такое прочее. Уговорили в Крым переезжать, дом купить и так далее, тем более что двести шестьдесят тысяч на книжке уже есть, на все хватит: и на обзаведение, и на собственный лимузин марки «хорьх». Плюс друг в драмтеатре. С работы ее сняли, чемоданы велели уложить, деньги, горбом накопленные, с книжки снять…

Зазвонил телефон. Пасюк привез Галину Желтовскую, новую жену Груздева. Я ему сказал:

— Пусть она там посидит, а для нас подбери двух подставных и понятых — будем опознанием заниматься…

Фокс поинтересовался:

— Это Соколовская, о которой вы говорили?

Как будто не знает, что Соболевская, а не Соколовская. Но я его опровергать не стал, а продолжил:

— …А потом устроили прощальный ужин с «кюрдамиром» да с шоколадом…

Фокс опять перебил меня:

— Минуточку! Я хочу сделать небольшое признание. Я действительно имел связь с Груздевой. Но, во-первых, не следует мужчине без нужды афишировать это, а во-вторых, знаете, влезать в историю с убийством как-то не хотелось…

Ага, это он сообразил, что коли привезли Соболевскую, то она его сейчас по всем швам опознает, и поторопился со своим «небольшим признанием».

— Ну и что? — спросил я.

— Никакого прощального ужина я не устраивал — вы это все придумали.

— На бутылке остался отпечаток вашего пальца — это уже установлено.

Он подумал немного, потом, пожав плечами, сказал:

— Это еще ничего не доказывает. Мы действительно пили с Ларисой вино… припоминаю, в самом деле «кюрдамир», но это было за неделю до несчастья! Тогда и палец мог остаться…

Я подошел к сейфу, отпер его и достал бутылку из-под «кюрдамира», ту самую, аккуратно взял ее, уперев горло и донышко между ладонями, подозвал Фокса:

— Смотрите на свет. Вот отпечаток безымянного пальца вашей левой руки. Тут и другие пальцы есть, но нечеткие…

— Угу, вижу, — охотно подтвердил Фокс.

— Значит, вы утверждаете, что оставили эти следы за неделю до убийства?

— Точно, числа 11–12 октября…

— Тогда внимательно посмотрите на оборотную сторону этикетки…

Я включил настольную лампу, поднес к ней бутылку. На просвет сквозь зеленое стекло отчетливо просматривался штамп: «18 окт. 1945». Не дожидаясь его новых выдумок, я сказал:

— Вы, конечно, можете сейчас «вспомнить», что пили «кюрдамир» не за неделю, а за день до убийства, но пора уже сообразить, что все эти враки ни к чему…

— А я и вспомнил… — начал с наглой улыбкой Фокс, но отворилась дверь и вошел Пасюк, ведя за собой двух рослых молодых людей.

— От ци хлопци будут подставные, — объяснил он. — Понятые в коридоре.

— Так пригласи их сюда…

Вошли понятые — две седенькие старушки, исключительно похожие друг на друга и, как выяснилось, родные сестры. Старушки дожидались в коридоре допроса как потерпевшие, по какому-то делу, там их и нашел Пасюк. Я разъяснил собравшимся цель и порядок опознания, потом предложил Фоксу занять место среди подставных — опознавать надо было из них троих.

Открылась дверь, и вошла Желтовская — испуганное милое лицо, мягкие ямочки на щеках. Она, видимо, не понимала, что происходит, и от этого волновалась еще больше — лицо было бледно, губы тряслись, глаза поминутно заволакивались слезами.