Эра Милосердия

- Ты что, обиделась? - окликнул он уже менее уверенно.

Эра задумалась на миг и честно ответила:

- Не знаю...

Остановившись на площадке между этажами, она глядела на Мурашова.

- Знаешь что... - Он засунул голову в прихожую, словно к чему-то прислушиваясь, потом махнул рукой, приглашая ее: - Заходи.

С непонятными предосторожностями, чуть ли не на цыпочках, Мурашов провел ее прямо в кухню, закрыл за собой дверь и, похоже, перевел дух.

- Прямо со школы?

Эра кивнула.

- Ясненько.

Мурашов зажег газ, поставил на огонь сковородку, достал из холодильника два яйца, бросил на сковородку масло и разбил туда яйца. Все это он проделал привычно небрежно.

- Ловко, - сказала Эра. - Ты, может, и борщ сваришь?

- Может, - сказал он. - Если будешь себя хорошо вести.

- Нет, правда!

- А что в этом такого? - Он усмехнулся. - Уверен, ты не можешь даже чай заварить. Не говоря уже об остальном.

- Во-первых, могу. Во-вторых - о чем остальном? И в-третьих - почему ты так считаешь?

Он начал с "в-третьих".

- Детки из благополучных семей обычно ни черта не умеют.

- Я не детка.

- Кто-то им готовит, кто-то убирает, кто-то снимает грязную постель и застилает чистое белье. Наверное, добренькие гномики. Живут под землей, а ночью выходят и делают добро хар-ро-шеньким деткам.

- А почему ты злишься?

- И не думаю.

- Нет, злишься. На меня?

- Вообще.

- Значит, ты злой?

- А ты, значит, добрая? Пардон, совсем забыл, - шутовски раскланялся он. - Ты ведь Эра Милосердия.

Мурашов вдруг умолк и, напрягшись, к чему-то прислушался. Эра тоже прислушалась. Из-за стены донеслись раскаты мощного храпа, потом какое-то бормотанье.

- Кто там? - испуганно спросила она.

- Так. Дядя один знакомый, - бросил он, продолжая прислушиваться.

- Твой дядя? Пирожками объелся?

Но Мурашов глядел сквозь нее, не расслышав шутки. Потом вскочил и быстро вышел, не забыв плотно прикрыть за собой дверь. Теперь из-за стены донесся и его голос, он словно уговаривал, просил о чем-то обладателя мощного храпа. Наконец все стихло. Он вернулся, притворяя дверь все так же старательно, и бросился к плите. Яичница уже дымилась.

- Ой, извини! - покаянно воскликнула Эра. - Это я прозевала!

- Есть можно. - Он поставил сковородку перед Эрой: - Рубай.

- Ты все-таки... все-таки... - Эра наконец проглотила кусок. Все-таки ты не прав. Ты ведь ничего обо мне не знаешь, а говоришь.

- Да я насквозь тебя вижу. Мамусенькина дочка. А что ты знаешь о настоящей жизни? Ты кого-нибудь ненавидела? По-настоящему. Ты испытывала когда-нибудь настоящий стыд? У тебя были когда-нибудь мысли, от которых просто хотелось башкой о стенку - и все. Человек чувствует, что он захлебывается во всем этом, а ему: "Соблюдай, деточка, дисциплину, аккуратно делай уроки, не прогуливай - и все о'кейчик!"

- Какой человек? - встрепенулась она.

- Такой-сякой, - потянувшись, ответил Мурашов лениво, однако Эра видела, как он напряжен, точно человек, ожидающий над ухом выстрела. Ладно, топай.

- Как... топай?

- Ножками.

- А уроки? Я сейчас...

- Уроки-мороки-сороки. Иди, иди.

- Я не пойду, - растерянно сказала Эра.

- А я тебя вытолкаю. Взашей.

- Думаешь, я обижусь и уйду?

- Да ты непробиваемая, я знаю. - Встав, Мурашов крепко ухватил ее под мышки и вытащил в прихожую.

Придерживая Эру одной рукой, второй он сбросил цепочку и выставил Эру за дверь.

Дверь захлопнулась, и Эра пошла вниз, совершенно забыв о своей сумке.

- Эй, Милосердная! - позвал он, когда она проходила под окнами. Стеклотары нет?

Она поглядела вверх. Свесившись из окна, Мурашов показывал ее сумку. Эра покачала головой, и сумка шмякнулась рядом.

Однако это еще был не конец. За перекрестком кто-то пристроился к ней сзади и заныл квакающим, противным голосом:

- Девушка, можно за вами поухаживать?.. До чего вы симпатичненькая... А, девушка...

Эра в ярости обернулась к тошнотворному приставале - засунув руки в карманы и ухмыляясь, за ней следовал Мурашов.

- Мне не нравятся твои шутки.

- Мне твои тоже не того... не очень. Ладно, ты не сердись. Глупо как-то вышло.

- Вот именно.

- Что именно?! Что именно?! - снова вспылил он. - Знаешь, кто там за стенкой храпел и пузыри пускал?!

- Отец. Папашечка.

- Ну и что?

Мурашов дернул плечом.

- Ничего. Алкаш он у меня. Запой у него, ясно?

- Ясно, - сказала Эра.

- Твой что, тоже пьет? - спросил он даже с каким-то интересом.

- Да ты что!

- О господи! Ей ясно. Пичуга.

- Значит, ты и в школу из-за того?..

- Значит. Поняла теперь?

- Поняла.

- Да что ты поняла?! - вспылил он, опять раздражаясь. - Твердишь, как попка. А ничегошеньки не соображаешь.

- Я ведь могу и обидеться.

- Да нет, не надо. Дело ведь не в этом. Просто тебя учили словами, а меня - совсем другим. Тебе и в самом деле кажется, что ты все понимаешь...

Эра ничего не ответила, и некоторое время они шли молча, но, похоже, Мурашов не все еще высказал из того, что было у него на душе. Он заговорил снова, словно обвиняя в чем-то Эру:

- Тебе говорила твоя мамочка: "Вилка, дочурочка, кладется с правой стороны, ложка - с левой..."

- Наоборот.