Эра Мориарти

Я девушка здравомыслящая, мистер Шерлок Холмс. И потому постаралась не придавать особого значения этому происшествию, хотя оно и оставило в моей душе неприятный осадок. Особенно последние её слова… Несколько дней я даже не выходила в сад, опасаясь новой встречи, но потом окончательно убедила себя, что всё это глупости. К тому же Алисия, обнаружив моё внезапное домоседство, пыталась вызнать причины, а рассказывать ей о неприятном разговоре мне не хотелось. Тем более что её муж отличался излишним суеверием и постоянно рассказывал за обедом про те или иные пророчества, оказавшиеся истинными, и с моей стороны было бы глупо давать дополнительную пищу для и без того надоевших мне разговоров.

Июнь и половина июля прошли спокойно, я уже почти забыла про тот скверный инцидент, но тут случилась первая неприятность – погиб мой любимый розовый куст. «Королева Виктория», знаете, такие насыщенно-алые, с тоненькой чёрной бахромкой и более светлыми прожилками. Это сейчас, в сравнении с дальнейшими событиями, я говорю «неприятность», а тогда происшедшее показалось мне страшным несчастьем. Чуть ли не большим, чем гибель моего милого Джона. Это ведь был мой любимый куст, я знала на нём каждую веточку, каждый бутончик, знала, когда который распустится, утром ещё до завтрака бежала проведать, словно старого друга…

Он сгорел за два дня, словно пожираемый изнутри невидимым пламенем, я ничего не могла поделать, и старый садовник только чесал в затылке, говоря, что никогда такого не видел. Листья скукожились и почернели, веточки покрылись белёсым налётом, похожим на воск, а вместо прекрасных цветов остался лишь пепел, источающий скверный запах. Видя такое дело, садовник предпочёл выкопать умерший куст вместе с землёй, вывезти на задний двор и там сжечь, опасаясь, что в ином случае зараза может перекинуться на остальные растения.

Я проплакала несколько дней.

Вы можете счесть меня бесчувственной, сэр, я не плакала, когда умер мой Джон, а над глупым розовым кустом рыдала, как ненормальная. Алисия пыталась меня успокоить, а Берт был мрачен и ворчал, что это только первая ласточка. Каким-то образом он узнал про слова той цыганки – наверное, рассказала бывающая в деревне кухарка, известная на всю округу сплетница. Мне были неприятны эти разговоры, тем более что их дети, раньше чуть ли не каждый день приходившие поиграть в моё крыло, теперь сторонились меня, а Памела, самая младшенькая, любительница конфет, теперь при случайных встречах разражалась слезами и убегала.

Я снова начала большую часть времени проводить в саду, не столько работая, сколько прячась. Так прошел ещё один месяц.

А в августе заболела Мисси…

Я не сразу забеспокоилась, когда она пропала – Мисси кошка вполне самостоятельная, уходила по своим надобностям, когда хотела, и могла не возвращаться, пока не нагуляется. Но обычно её отлучки длились не долее одного-двух дней, а если такое и случалось, то она всегда находила время проведать если не меня, то свою любимую мисочку с молоком. А тут мисочка оставалась нетронутой уже третий день, хотя я утром и вечером наполняла её свежим молоком, и я начала волноваться.

А потом её обнаружил садовник и прибежал за мной – поскольку с Мисси было что-то не то и он побоялся к ней приближаться. Я поспешила за ним, как была, в клеёнчатом фартуке и грубых садовых перчатках – я тогда как раз пыталась придать подобающую форму разросшемуся сверх всякой меры кусту шиповника на центральной аллее.

Мисси лежала в сухой канавке и выглядела ужасно – пушистая и густая ранее шерсть слезала с неё клочьями, обнажая покрытую струпьями кожу, её трясли непрерывные судороги, изо рта шла кровь. Садовник кричал, чтобы я не трогала её, поскольку это может быть заразно, но я не могла оставить бедную Мисси в таком плачевном положении. Я перенесла её в пустующий флигель, устроила поудобнее на меховой лежанке и послала мальчишку в деревню за доктором. Сама же попыталась напоить несчастную молоком, зная, что молоко помогает при многих болезнях и отравлениях. Но Мисси была настолько слаба, что не могла даже пить. Её трясло, дыхание было тяжёлым и прерывистым, иногда она начинала рычать или плакать, один раз даже попыталась меня укусить, но не смогла пробить зубами жёсткую садовую перчатку, которую я так и не успела снять.

И тут как раз пришёл доктор.