Эра титанов

Шоу сказал мне, что я потерял сознание всего на несколько минут. Я принялся пространно извиняться – от мысли о том, что мой… приступ, возможно, поставил под удар то, о чем мы с ним говорили, меня снова затошнило, – но Оливер заверил меня, что его беспокоит только мое благополучие. В его глазах я видел сочувствие, а то, как его рука лежала на моем плече, заставило меня поверить в его искренность. Он вызвал для меня машину, дождался, когда я заберусь внутрь, и сказал, что я должен хорошенько отдохнуть.

– Я не шучу, выспись как следует. Твое здоровье имеет для нас огромное значение, Ник, – улыбнулся миллиардер. – Скоро у нас будет куча свободного времени.

Когда я ехал на такси из дома Оливера в отель, мигрень отступила, но я все еще чувствовал, что она прячется где-то в затылке, поджидая удобного момента для атаки, а сейчас почти дразнит меня, что пугало меня едва ли не больше, чем боль. Мне везло. В течение всей жизни я практически не болел и только теперь начал понимать, как тяжело приходится моим друзьям с хроническими заболеваниями. Неуверенность. Тайный страх. Ложась в постель, знать, что завтра ты будешь чувствовать себя еще хуже, что в тот момент, когда у тебя будут какие-то важные дела, когда люди рассчитывают, что ты будешь на высоте, здоровье тебя подведет, и ничего нельзя сделать… И продолжать жить дальше – для этого необходимо немалое мужество!

Теперь я понимал их, потому что мне было страшно. Я боялся, что эта боль будет не единственным эпизодом, не одной выбоиной на дороге, на которую я случайно налетел. Я боялся, что мигрень вернется, боялся, что болезнь ограничит мои возможности и помешает реализовать удивительные проекты Оливера. Это было новым для меня переживанием. Еще вчера я ни на что не надеялся – но не испытывал и страха. Теперь же меня переполняло множество разных чувств. А это уже кое-что.

Я нуждался в помощи и находился в таком отчаянии, что готов был рискнуть – полететь обратно в Сан-Франциско и сходить там к врачу. Сделать это дома, где у меня полно знакомых, мне было бы не так страшно. Я решил, что пришло время обратиться к специалисту.

В номере я машинально включил телевизор, чтобы посмотреть шестичасовые новости – мой ритуал по возвращении с работы, – и вытащил лэптоп, чтобы отыскать подходящий рейс домой.

На сайте мое внимание сразу привлекли недавние рейсы, на которых я летал, и взгляд остановился на одном из них:

«Рейс 305: Нью-Йорк (Дж. Ф.К.) – Лондон (Хитроу)».

Новая вспышка боли начала распространяться от затылка ко лбу, постоянно нарастая. Что-то давило на мои глазницы, словно струя воды из пожарного шланга. Затем приступ стал затухать, и боль отодвинулась куда-то далеко.

Все еще с плотно закрытыми глазами я с трудом добрел до раковины, наполнил водой стакан и залпом выпил, размышляя, что могло бы мне помочь? «Адвил»? Хоть бы какое-нибудь лекарство! Я не взял с собой ничего такого и решил спросить у портье.

С этой мыслью я потянулся к телефону, но в последний момент мое внимание привлек голос диктора новостей:

– …связь с самолетом прервалась около четырех часов дня по восточному времени. В настоящий момент власти не считают, что самолет угнали. Однако поисково-спасательные команды уже начали…

Каждое слово било меня по голове, точно молот. Я побрел к столу и схватился за телевизионный пульт, практически ослепленный болью.

Сообщение о пропавшем самолете закончилось еще до того, как пульт оказался в моих руках, и боль отступила.

Ко мне вернулась способность видеть, и я посмотрел на разбросанные по столу бумаги.

Рисунки и эскизы Гибралтарской дамбы. Они показались мне какими-то неправильными. Я взял один: здания слишком низкие, похожие на обрубки… Обрубки чего? Пальцев. Да, эти строения напоминали обрубки пальцев. Но почему здания должны быть пальцами? Ерунда какая-то… И тем не менее я помнил их именно такими. Затем я просмотрел остальные бумаги, оставшиеся после моих деловых встреч двух последних дней. Вот единственный эскиз дамбы. Неправильный. Это должна быть гигантская рука, поднимающаяся над дамбой… символ.

На меня нахлынула новая волна боли, и я зажмурился, чувствуя, как по щеке у меня покатилась одинокая слеза.

Вот оно. Исходный пункт.

Все началось после встречи, посвященной Гибралтарской дамбе. Или после разговора с ученым, который говорил о модульной дороге. Или после полета…

Я посмотрел на стопку бумаг. Заголовок гласил: «РельсКамера». Нет, название не то. Дорогу так не назовут. Но почему я был так уверен в этом? Да и вагонов не будет. Они слишком большие. Нет, их заменят на нечто намного меньшее размером.

В мозгу у меня снова начала пульсировать отчаянная боль, словно там надувался шарик, который расширялся сразу во всех направлениях.

Я положил голову на стол.

Первый приступ у меня случился в самолете, который возвращался из Лондона в Сан-Франциско. Должно быть, заразился я перед этим.

Но когда именно?