Эра цепей (СИ)

Оказавшись в ванной, представлявшей из себя помещение, отделанное кафелем, в центре которого располагалась большая купальня, Харита обессиленно упала на колени. Ее руки дрожали, а взгляд не мог ни на чем сфокусироваться из-за пережитого шока. И самым страшным было то, что худшее еще не было позади. Почему ему так плохо от этой раны? Кастор ведь сказал, что он должен ее пережить. Он ведь кардиец! Почему..?

Девочки принялись раздевать Хариту, помогли ей спуститься по ступенькам в купальню. Горячая вода, от которой девушка уже успела отвыкнуть, так быстро расслабила ее, что она, глядя в пустоту перед собой, едва не проваливалась в сон — удерживал ее лишь страх, что никак не хотел уходить и маленькие руки, помогавшие ей с купанием.

Закончив, она быстро переоделась в просторное белое платье, совершенно лишенное каких-либо изысков, и быстро направилась обратно к Ару. У его палаты стоял, о чем-то тихо переговариваясь с одним из старших учеников, Гастон, глядя на больного через приоткрытую дверь.

— Что-то не так? — со страхом в глазах спросила девушка, подбегая к ним.

— Ах, госпожа. Не буду лукавить, с ним что-то не совсем в порядке.

— В каком смысле?

— Пройдемте, — он махнул рукой, приглашая Хариту войти, и сам прошел к кровати Ара. — Взгляните, пожалуйста. Это швы, которые мне пришлось сделать, чтобы закрыть рану. Будь он здоров, она бы, возможно, уже сама затянулась, зная их метаболизм. Но у него как будто бы напрочь отказал механизм заживления повреждений. Даже кровь едва-едва сворачивается, и это при том, что мы залили в него литры донорской крови.

— Что это значит? С ним все будет хорошо? — Харита медленно села на пол, ее пальцы взялись за ладонь кардийца.

— Я не могу сказать наверняка, — уперев руки в бока, честно ответил Гастон. — Мне мало доводилось работать с кардийцами, я не уверен что именно ему мешает. Могу только предположить, что он просто слишком стар.

— Да как же..?

— Кардийцы быстро растут и так же быстро угасают. Их срок гораздо короче человеческого, — развел руками доктор. — Справочники моих учителей говорят, что они достигают старости к двадцати-тридцати годам, в зависимости от родословной.

— То есть… Ему не больше скольки, лет двадцати пяти? — ахнула Харита, сжав холодную ладонь в руке. Шепотом, про себя она добавила: — Да он же младше меня…

— Ну, тут уж простите, госпожа — колец у них нет, года не посчитаем, — улыбнулся Гастон. — В этом случае все, что мы можем, это надеяться на лучший исход.

Девушка, поджав губы, едва сдерживалась чтобы снова не заплакать. Вообще-то она не была из плаксивых, и сентиментальность не была ей присуща, но за этого конкретного идиота она боялась до дрожи в груди. Она окинула взглядом спокойное, покрытое морщинами лицо, которое словно за ночь высохло еще сильнее, стало старше на добрый десяток лет в человеческих годах.

— Сделайте все возможное. Я прошу вас. — тихо взмолилась Харита.

— Конечно, госпожа. — поклонился Гастон и вышел прочь.

***

Быстро взмахивая крыльями, маленькая, черная летучая мышь неслась к суше, преодолев почти половину ахея. К лапке ее была привязана длинная нить, свернутая в несколько раз, на поверхности которой виднелись маленькие, аккуратные узелки, громоздящиеся один на другом. Отдых был там, впереди, в высоком черном зиккурате, куда стремилось добраться животное. Вот уже и ослепительно белый берег большого царства показался на горизонте.

В эту часть дворца допускались лишь самые верные, самые проверенные временем и деяниями люди. Старик настолько древний, что кожа его свисала с тела, подобно растекающемуся тесту, медленно брел вдоль колоннады наружного прохода, опираясь на длинный посох. Там, впереди, вдалеке от посторонних глаз скрывался проход, о котором не знали даже бесконечные вереницы слуг черного дворца, и старик проскользнул в зияющую черную пустоту. Еще немного, и он оказался в маленькой, покрытой белым пометом башенке, под потолком которой летучие мыши свисали с широкой сетки, натянутой специально для них. Среди прочих там была и маленькая мышка, что отличалась от остальных — к ее лапке было привязано послание.

Старик осторожно забрал нить, побрел обратно, к своему повелителю. Через мириады проходов, залов и коридоров, шагая медленно в силу старости, но уверенно и непреклонно он добрался до совершенно темного, тихого зала, увешанного десятками и сотнями гобеленов знатных домов Шестилунья. Впереди, на самом конце длинного узорчатого ковра вверх уходили мраморные ступени, а дальше — тьма. Лишь огромный круглый витраж в самом конце комнаты выделялся в непроглядной темноте, и на его фоне виднелась массивная фигура огромного трона и человека, сидящего на нем.

Нить медленно поднялась в воздух, влекомая невидимой силой к повелителю шестилунья. Его руки коснулись послания, он стал читать, как и прежде вспоминая свою молодость, покорение Карды, учебу и жизнь в стане воинов.

“Она хитра, милосердна и красноречива. Ее оружие — обман, слабость — дорогие ей люди. Лечит старого кардийца. Ради него пошла на сделку.”