Эра Водолея, или Каждый имеет право знать [СИ]

— Вот это он в точку! — воскликнул Картошкин. — Прямо про себя.

— А еще два дня назад он возмущался, что так жить нельзя, — сказал Чуев. — Что страна хочет перемен. Что, мол, доколе? Наконец-то пришли мыслящие люди, настоящие политики… А теперь, как выясняется, они тоже дерьмо.

— Все дерьмо, кроме мочи, — заметил Лобачевский. — Это мне один химик сказал.

Через открытую дверь балкона пахнуло гарью. На перекрестке солдаты самообороны подпалили автопокрышки. Где-то вдалеке послышался женский крик. У булочной двое пьяных разбили витрину, бросив в нее по камню, и осколки белым ковром, сверкающим в свете фонаря, стоящего напротив магазина, засыпали тротуар.

Глава 10 Кто есть кто

Ночью в городе члены отрядов самообороны убили сто семьдесят два человека. Эти новости утром промычал Компотов, с обычным равнодушием растягивая фразы и двигая головой. Зубков лениво ел яйцо всмятку, лишь изредка переводя взгляд на телеэкран. Наташа уехала на работу, когда он еще спал. В половине десятого позвонила секретарша главного редактора и сказала, что Костю ждут в редакции. Закончив завтрак и выслушав последние новости, Зубков оделся и вышел из дома.

Стрелки на часах показывали десять часов утра. Несмотря на то что солнце светило ярко и в голубом небе не было ни облачка, на улице все же было прохладно. Когда Зубков шел к метро, на том самом месте, где вчера остановили его машину, он увидел два больших пятна крови на асфальте. Чуть в стороне лежали два тела, накрытые серо-зеленым брезентом. Из-под брезента торчали четыре босые ноги, две мужские и две женские. Рядом стояли три милиционера, четыре самооборонщика. Лейтенант о чем-то спокойно разговаривал с Зайцевым. У панка, что вчера целился в Костю из обреза двустволки, на ногах были дорогие, явно не по его достатку, ботинки. У мужика в телогрейке, надетой на голое тело, из кармана торчали белые женские босоножки. Когда Зубков проходил мимо брезента, порыв ветра рассыпал веером светлые женские волосы, выбившиеся из-под страшного покрывала.

Несмотря на выходной день, пассажиров в метро было много. Почти у всех были напряженные, чем-то недовольные лица. Такие лица Костя видел очень давно, в своем сне. В этом же городе все всегда улыбались друг другу и прямо-таки светились доброжелательностью.

Спустившись в метро, Костя заплатил за проезд со своей карточки и прошел на платформу. В тоннеле показался свет. Электропоезд подал гудок и подкатил к платформе. Двери открылись. Люди с угрюмыми лицами вышли на платформу, с недовольными зашли в вагон. Костя остановился у противоположной двери и взялся за поручень.

— …а их свободу я видел в гробу и белых тапочках, — просипел пропитой голос за спиной Зубкова.

— Действительно, чего не нравилось?! — ответил ему бас. — Голодных не было, бездомных тоже. У всех была работа.

— Подумаешь, карточки наблюдения раз в неделю на почту отнести, — продолжил сиплый. — Ну и что? Все же об этом знают, значит, никакой подлости в этом нет. А то что преступность из-за этого снизилась — это факт.

— Крикуны они и есть крикуны, — ответил бас. — Что нужно нормальному человеку? Работа. Работа, чтобы он мог прокормить свою семью, и крыша над головой. А эти горлопаны теперь начнут все ломать. Новая метла по-новому метет.

— Это уж хрена лысого, — возразил сиплый. — Рабочий класс еще не сказал своего слова. Не зря появилась самооборона. Это только сейчас она охраняет кварталы от мародеров. Еще день-два, и терпение кончится. Кто пойдет за крикунами? Да никто, кроме вонючих интеллигентов. Им только дай поговорить о свободе личности. Что вылупился? Морда очкастая. Не так, что ли?

— Если вы подойдете к зеркалу, — сдержанно заговорил кто-то, — то непременно увидите, что подобное отражение и есть морда. Потому что лицо таким быть не может.

Зубков неторопливо обернулся и увидел справа от себя мужчину лет тридцати пяти, в черном плаще, с кейсом в руках. Он носил очки, из чего Костя сделал предположение, что именно с ним и разговаривал пролетарий.

— Видал? — сказал сиплый, кивнув головой. — Ну ничего. Через пару дней твоим крикунам свернем рыло набок. И до тебя доберемся.

— Во-первых, крикуны скорее ваши, нежели наши, — спокойно ответил человек в плаще. — Они тоже любят рассуждать о том, что лучше для народа, и во всем винить существующие порядки. Но дальше слов у них дело не пойдет. Да, мне не нравилось то, что сделал с моей страной Лебедев. И уж тем более не нравится, что собираются делать Штырев с Мукиным.

— Во-во, — вставил бас. — Кто виноват и что делать. Ничего. Мы еще покажем, кто виноват. А что делать-то, мы тоже знаем.

— Правильно, — вставила бабка, сидевшая возле двери. — Судить их надо. Провокаторы. Надо еще выяснить, кто платит этим крикунам.

— Дура, ничего ты не выяснишь, — сказал дед, сидевший напротив бабки, — потому что…

Почему бабка дура и ничего не выяснит, Зубков так и не узнал. Двери поезда открылись, и он вышел на платформу.