Эра воды

— Да ладно, Пол, считайте, Марс вам устроил экскурсию по недрам. Где вы еще увидите такое? А наша кошка? Лучшая из всех, кошка твоего имени, Сильвия, нежность бархатной ночи… — Надир чокнулся с девушкой, фужеры издали красивый звон, гранатовый сок полыхнул в них настоящим вином. — Правда, кошка-то дохлая, но при жизни наверняка была красавицей!

Я чокнулся тоже и, отхлебнув свой яблочный, мысленно согласился с командиром спасателей. Если бы не авария, едва ли случилось мне попасть в эти марсианские пещеры и встретиться с тем каменным лицом. Я был уверен, что оно из камня, из чего ж еще. Если бы не авария, Мэгги заперла бы меня в лаборатории, и мы проторчали бы там перед петрографом, изредка отвлекаясь на Жака. Ну да, пару раз меня бы вытащили на прогулку. Возможно, даже показали бы Олимп. Возможно, очень возможно, что я бы удрал сам, как и планировал, но разве могло бы мне где-нибудь повезти так, как здесь? Это лицо подо льдом тянуло меня к себе с неодолимой силой всякий раз, как я вспоминал о нем, представлял его перед собой, мне убиться как нужно было прикоснуться к нему голыми руками, непременно голыми, ощутить шершавость лавовой кожи его щеки, холод промороженного камня, медленно нагревающегося от человеческого тепла…

— О чем задумались, Пол? У вас странный взгляд… — в игривом голосе Сильвии скользнула обеспокоенность. — Вы молчите уже минут пять, неподвижный истукан. Кушайте мясо, Надир говорит, оно божественно.

— Любое мясо, приготовленное прелестной гурией, божественно! — воскликнул Камали, проглотив очередной кусок.

— Даже свинина? — Сильвия невинно взмахнула ресницами, а командир спасателей подавился.

— Драгоценнейший алмаз моей страсти, искушение для всякого мужчины, дай насладиться твоим талантом и мастерством кулинарной машины!

— Ну, Надир, — сквозь смех выдавила Сильвия, — ты такой суеверный. Мы разве в каменном веке? Свиней давно не режут, мясо растет само, и генетически оно составное. Ага, специально для тебя заказала «баранину», только, может, в ней есть пара генов от хрюшек, они вкусные, прости уж нас, грешных.

Сильвия хрюкнула и расплющила пальцем носик, сделав его похожим на пятачок.

— И еще парочка от макрели. — Улыбнулся Пак. Улыбнулся впервые на моей памяти.

— И от бамбука, чтобы росло быстрее, — подыграл я. Все рассмеялись.

Когда пришло время ложиться, Долфин и Шарки развернули уже привычный мне настил, напоминающий упругую циновку. Освещение переключилось в ночной режим. Спасатели быстро уснули, а у меня никак не получалось.

Я думал о Руперте, проспавшем больше недели в капсуле медицинской установки. Что ему снится? Зелень Земли? Коричневая корка Марса под крылом турболета? Лицо какой-нибудь милашки? Рыдающая и заламывающая руки мама?

Уверен, у него хорошие сны. Рупи крепкий парень, неубиваемый оптимист. Наверняка, видит что-то бодренькое и веселое. Я не завидовал пилоту, ведь если б сам лежал в реабилитационном саркофаге, не наткнулся бы… Но я завидовал его снам. Мои-то последнее время разнообразием не отличались: тьма, гладкие каменные стены, блики фонаря (у меня был маленький ритуальный фонарик, похожий на палочку со светящимся круглым навершием), медленный спуск в бесконечном колодце и аккуратный овальный зал, единственным украшением которого был барельеф, лицо человека, наполовину погруженного в скалу. На мне не было скафандра, и меня вела печаль. Я втыкал ручку фонаря в нагрудный крепеж и накладывал ладони на лицо, с двух сторон, на обе щеки. Оно оказывалось теплым, я просыпался.

И каждый раз кто-то со стороны наблюдал за мной, несущим в руке странный фонарик. За мной, втыкающим его в непонятный узелок на груди. За мной, спускающимся в лифте без стен внутрь глубокого каменного колодца, идущим по залу, созданному руками марсиан, за мной, прикладывающим незащищенные перчатками руки к ее лицу. Во сне я знал, как ее зовут. Знал, что это она. Во сне лицо не было скрыто льдом, там вообще не было льда.

Каждый раз некто, наблюдавший за мной и не имевший возможности вмешаться, пытался привлечь к себе внимание, что-то шепнуть. Снова и снова, стоило смежить веки, я проходил путь из неведомого «до колодца» к теплому каменному лицу. Впрочем, откуда мне знать, сделано ли оно в самом деле из камня.

Этот некто подсказывал, что я лишь во сне, и сон повторяется. Он знал, что ждет меня в любой момент, и как я поступлю. Более всего этот некто хотел получить мое знание. Я поделился бы с ним, но как только мы сближались, сон начинал размываться. Я знал, что произошло потом. Он — нет. Для него все заканчивалось прикосновением к щекам на барельефе, для него это было лишь прикосновение к щекам.