– Сила держится на страхе, а не на сострадании. Страх перед фэйном сплотил рхунов и сделал тебя кинигом. Страх перед кинигом будет объединять рхунов и фрэев, даже когда угроза нападения фэйна минует.
– Я не хочу, чтобы мои люди меня боялись. Я хочу, чтобы они вообще ничего не боялись. В этом все и дело.
– Красивый идеал, который следует повторять на публике при любой возможности.
Персефона нахмурилась. Ей не хотелось в очередной раз возвращаться к старому разговору. Тем паче, что она все больше склонялась к мысли, что Нифрон прав.
Блестящий правитель фрэев пугал ее поначалу, однако за прошедший год она привыкла во многом полагаться на него. В отличие от вождей кланов, Нифрон, как и другие фрэи, спокойно относился к тому, что военной кампанией руководит женщина. До недавнего времени фрэями правила женщина по имени Фенелия, и она выиграла войну с дхергами. Нифрон оказывал Персефоне всестороннюю поддержку. Как ни странно, с представителем другой расы она чувствовала себя гораздо спокойнее и свободнее, чем с собственным мужем, и поэтому ей было трудно отклонять советы Нифрона.
– Сколько узников содержится в темнице?
– Ты меняешь тему, – с упреком заметил Нифрон.
– Хочет, и меняет; она ведь киниг, – с невинной улыбкой встряла Мойя.
Персефона не сомневалась: только ее Щит способна убивать одним взглядом.
– Мне казалось, хорошему Щиту полагается молчать, – парировал Нифрон.
Год назад эта фраза привела бы их обеих в ужас, теперь же Персефона приготовилась услышать неизбежный ответ. Мойя никогда за словом в карман не лезла.
– А мне казалось, что фрэи – боги, – пренебрежительно произнесла девушка. – Какое разочарование.
– Так сколько всего узников? – повторила Персефона.
Нифрон смерил Мойю долгим взглядом, потом вернулся к разговору.
– Чуть больше сотни.
– Больше сотни? Так много?
– А мне казалось, инстарья никогда не перечат старшим по званию, – не унималась воительница.
К счастью, на сей раз Нифрон пропустил ее слова мимо ушей.
– Петрагар и Вертум были единственными фрэями, которые содержались под стражей.
– Ты держишь там людей? – возмущенно воскликнула Персефона.
– Нет, конечно, – ответил Нифрон так, будто она задала смешной вопрос.
– Значит, гномов?
– Зачем нам держать в тюрьме гномов?
– Я просто не знаю, кто еще там может быть.
– Мы используем дьюрингон в основном как загон для животных. Патрули иногда захватывают в плен гоблинов, вэлов или бэнкоров. У нас как-то даже был эрифэйс, а еще несколько лет жил белый медведь, мы назвали его Алпола в честь снежного великана, в которого верят грэнморы.
Персефона понятия не имела, о ком он говорит, однако воображение тут же услужливо нарисовало ей целую толпу сказочных существ и кошмарных чудовищ, находящихся у нее под ногами.
– Что вы с ними делаете?
– В основном, наблюдаем. Изучаем их сильные и слабые стороны, привычки, повадки и язык.
– Мы закончили? – встряла Мойя.
В середине дня она обучала стрельбе из лука сотню будущих лучников.
– Похоже на то. – Персефона кивнула стражу у дверей, и тот закрыл зал с другой стороны.
– Тогда пойду немного поиздеваюсь над кучкой слабаков и хилятиков.
– И как у них дела? – поинтересовался Нифрон, направляясь к выходу для судей.
– Весьма неплохо, только им не говори. Многие из той же группы, что я тренировала осенью. Они здорово продвинулись, и меня это радует.
– Есть среди них достойные внимания? – Нифрон открыл дверь и пропустил женщин вперед.
Мойя кивнула.
– Парень по имени Тэш. Обожает меряться со мной силой.
Нифрон кивнул.
– Сэбек говорит о нем то же самое.
– Он одаренный и в нем полно задора. Я видела, как он упражняется в стрельбе на таком зверском холоде, что даже камни насквозь промерзают. Сделал себе перчатки без пальцев, чтобы лучше чувствовать струну. И он единственный, кроме меня, кто способен удержать пять стрел в руке, натягивающей тетиву. Остальные держат стрелы той же рукой, что и лук, и оттого стреляют медленнее. Тэш недостаточно меток, зато может выпустить три стрелы быстрее, чем ты успеешь произнести свое имя.
– Он просил себе доспехи. – Нифрон закрыл за ними двери. – Хочет привыкнуть к их весу. Ему говорят, что он еще не вырос, но упрямец никак не унимается.
– Неудивительно, он же дьюриец, – заметила Мойя.
Они вошли в главный зал Кайпа. Сюда не проникало ни единого лучика солнца. Будучи крепостью внутри крепости, он располагал единственными окнами, точнее, узкими бойницами, четырьмя этажами выше.