Эра зла

— Возможно, — согласилась неугомонная воительница, приподнимая крышку люка, ведущего в обнаруженный ею подвал, — ибо мне кажется, что отсюда пахнет съестным.

— Ты вечно в первую очередь думаешь о еде! — упрекнул ангел. — А нужно — о божественном.

— Жратва и божий промысел неразделимы! — торжественно провозгласила валькирия, нащупывая ногой ведущие вниз ступеньки. — Иначе и быть не может!

— А как же здоровый образ жизни? — ехидно поддела Ариэлла. — Или ты уже забыла про свое похудание?

— Да ради бога, некоторым оно даже на пользу! — согласно пожала плечами ангелица. — Запросто докажу: несвоевременная трапеза — грех! Уж лучше лишний раз голодным посидеть, года три к примеру… Авось поумнеешь! — Она язвительно указала пальцем на Натаниэля.

— Да-а-а? — недоверчиво протянула несговорчивая Ариэлла. — А современные диетологи, наоборот, утверждают: голодать — вредно. Нужно кушать непосредственно перед сном, дабы организм не откладывал жир в запасы. Интересно, какие идеи по опровержению оной теории ты выдвинешь?

— А тут и выдвигать нечего, — отозвалась притормозившая на лесенке воительница. — Уверена, «Тайная вечеря» работы Леонардо да Винчи даст исчерпывающий ответ на твой общепитовский вопрос. Покушали Иисус с апостолами на сон грядущий, и чего в итоге получили… — Эта многозначительная фраза тяжело повисла в холодном воздухе, абсолютно не нуждаясь в дальнейших комментариях.

Ариэлла уязвлено прикусила губу и заткнулась. Конрад похвально хмыкнул, одобряя находчивость Оливии.

— Чего ржем, как кони? — немедленно возмутилась валькирия, набрасываясь на глубоко антипатичного ей вервольфа. — Желаешь спуститься вниз первым?

— Не-а! — ухмыльнулся оборотень. — Если там сидит голодный монстр и он тебя сожрет, то тогда мы, мужчины, немедленно отправимся по твоим следам, дабы отомстить за прекрасную даму.

— Вот всегда у вас так — сплошные шуточки и отговорочки, — с наигранным разочарованием отозвалась Оливия снизу. — Обломайся, совратитель, здесь нет никаких монстров, ибо тут водится лишь одно голодное чудовище — я! И мои усилия вознаграждены сторицей, потому как я нашла жратву, много жратвы!.. — Последнее слово перешло в громкое чавканье.

— Эй, нам-то что-нибудь оставь! — протестующе заорали все, кучей скатываясь в подвал, где их восторженным взорам предстали многочисленные домашние колбасы, привешенные к балкам копченые свиные окорока и мешки с сухарями — все немного подмороженное, но, безусловно, пригодное к употреблению.

— Анафема! — осчастливлено бормотал отец Григорий, с надрывным кряхтением стаскивая с полки здоровенную бутыль с самогоном. Оливия стояла рядом, вслух пересчитывая горлышки наполненных вином бутылок, разложенных по сколоченным из досок ячейкам, выстеленным мягкой соломой.

— Самогон будешь? — Иерей щедрым жестом предложил Ариэлле бутыль, заметив, что ангелицу до сих пор потряхивает из-за недавно пережитого стресса.

— Не могу, — тихонько отказалась она, скромно шаркнув ножкой.

— Ну, выпей, ведь от сердца же отрываю! — настаивал отец Григорий.

— Не могу, вырвет…

— Да кто вырвет-то? — ахнул простодушный священник, крепко прижимая пресловутую бутыль к необъятному, обтянутому телогрейкой пузу. — Тут же все свои…

— Счастье есть, — подмигнула Оливия. — И пить — тоже счастье!

Натаниэль понимающе рассмеялся.

— Ну теперь-то я уж точно верю в то, что мы доберемся до Чейта… — задумчиво произнес Конрад, ни к кому конкретно не обращаясь.

— И до Сел! — дополнила прекрасно расслышавшая его Оливия, на что вервольф лишь печально заломил бровь и опять ничего не ответил.

— Ты не любишь людей! — наконец-то догадалась я. — Почему?

— А за что мне их любить? — невесело усмехнулся Тристан, подбрасывая в костер тонкие веточки и так сосредоточенно вглядываясь в пляшущие язычки пламени, будто он увидел там какие-то особенные картины, предназначенные лишь для него одного и недоступные моему восприятию. — Они же меня убили…

— Убили? — ахнула я. — Но почему?

— Разве для убийства нужны причины? — Мужчина гадливо поморщился — похоже, осиное гнездо его воспоминаний, разворошенное моими дотошными вопросами, по-прежнему причиняло ему немало страданий, не излеченных даже миновавшими столетиями. — Знаешь, иногда мне кажется, что мы, стригои, намного милосерднее и справедливее людей, ибо убиваем ради насыщения своих тел, а они — ради развлечения или удовлетворения своих амбиций. Их Библия провозглашает: «Не суди, да не судим будешь», — но разве им дано право осуждать и казнить тех, кто всего лишь выполняет свой долг?

— Умоляю, расскажи мне все! — подрагивающим от сочувствия голосом воскликнула я. — Я хочу узнать о твоем прошлом!