Эрагон. Наследие

Глядя, как мимо проходят люди, а изредка и гномы или ургалы и обсуждают свои ранения и состояние своего оружия и доспехов, Роран пытался понять, каково общее настроение варденов, но особых выводов ему сделать не удалось; было ясно одно: всем, кроме, пожалуй, ургалов, необходимо хорошенько выспаться и поесть, и все, включая ургалов – и особенно ургалы, – нуждаются в тщательном мытье с головы до ног и желательно с помощью жесткой щетки из свиной щетины и далеко не одного ведра горячей воды.

Посматривал Роран и на Катрину. Он видел, что, несмотря на постоянную занятость, ее веселый нрав словно погас, сменившись почти постоянным раздражением и тревогой. Она упорно старалась отстирать эти проклятые бинты, но особого успеха это не приносило, и она все сильней хмурила брови, а потом стала вздыхать и даже порой вскрикивать от досады.

Наконец, когда она в очередной раз шлепнула мокрой тряпкой по стиральной доске, разбрызгивая во все стороны мыльную воду, а потом снова склонилась над корытом, недовольно поджав губы, Роран рывком поднялся со своего пня, подошел к ней и предложил:

– Давай лучше я.

– Нет, это уж совсем никуда не годится, – запротестовала Катрина.

– Ерунда. Иди хоть посиди немного, а я закончу… Ну же, ступай.

Она покачала головой:

– Нет. Это тебе нужно отдохнуть, а вовсе не мне. И потом, это не мужская работа.

Роран презрительно фыркнул:

– Это кем такой закон писан? Мужская работа, женская… Любая работа должна быть сделана, и точка. А теперь иди и сядь спокойно; ты сразу почувствуешь себя лучше, как только дашь отдых ногам.

– Роран, я же хорошо себя чувствую.

– Не глупи. – Он ласково пытался отодвинуть ее от корыта, но она не уходила.

– Это неправильно, – протестовала она. – Что люди подумают? – Она махнула рукой в сторону бредущих по грязной дороге варденов.

– Они могут думать все, что им угодно. Это ведь я на тебе женат, а не они. Если они считают, что, помогая тебе, я теряю свое мужское достоинство, значит, они просто дураки.

– Но ведь…

– Но ведь ничего. Ступай. Кыш! Убирайся отсюда.

– Но я…

– Я с тобой спорить не собираюсь. Если ты сама не сядешь, я отнесу тебя туда и к пню привяжу.

Хмурого выражения у нее на лице как не бывало.

– Так-таки и привяжешь? – весело спросила она.

– Так-таки и привяжу. А теперь уходи! – Когда Катрина неохотно отошла от своего драгоценного корыта ровно на один шаг, Роран в притворном отчаянии воскликнул: – Ну ты и упрямая!

– На себя посмотри. Ты даже мула кое-чему научить смог бы.

– Неправда, я ни капельки не упрямый. – Он расстегнул ремень, снял с себя кольчугу и повесил ее на шест у входа в палатку, потом снял латные нарукавники и закатал рукава рубахи. Воздух холодил кожу, а эти мокрые бинты были еще холоднее – они успели остыть, пока лежали на стиральной доске, – но это было ничего, вода-то была теплая, и руки в ней быстро согрелись. Разноцветные мыльные пузыри так и разлетались во все стороны, когда Роран с силой стал тереть ткань по стиральной доске.

Оглянувшись через плечо, он с удовлетворением отметил, что Катрина действительно отдыхает, впрочем, сидя на пеньке, вряд ли можно было так уж хорошо отдохнуть.

– Хочешь чая с ромашкой? – спросила она. – Гертруда дала мне сегодня утром целую горсть свежих цветов. Я могу приготовить чай для нас обоих.

– Это было бы хорошо.

Дружеское молчание воцарилось между ними, пока Роран возился с этой бесконечной стиркой. Впрочем, работа даже как бы убаюкала его, привела в благостное настроение; ему нравилось делать что-то руками, а не только воевать и убивать, и потом, близость к Катрине давала ощущение удовлетворения и покоя.

Он уже выжимал последнюю порцию белья, и свежий чай был уже налит и ждал его рядом с Катриной, когда вдруг кто-то громко окликнул их с той стороны грязной, забитой пешими и конными дороги. Роран не сразу даже понял, что это Балдор. Он бежал к ним по грязи, не разбирая дороги и виляя между повозками. На нем был грязный кожаный фартук и толстые перчатки до локтя, тоже перепачканные грязью и такие изношенные и залоснившиеся, что пальцы на них были такими же твердыми и блестящими, как панцирь черепахи. Густые темные волосы Балдора были перехвачены сзади обрывком кожаной тесемки, а лоб пересекали сумрачные морщины. Балдор был немного меньше ростом, чем его отец, Хорст, и его старший брат, Олбрих, но в сравнении с другими людьми он все-таки был очень высоким, а его весьма развитая мускулатура свидетельствовала о том, что он с детства помогал своему отцу-кузнецу. Из них троих никто в тот день в битве не участвовал – умелые кузнецы обычно слишком ценились, чтобы рисковать ими в бою, – хотя Роран и советовал Насуаде позволить им сражаться, поскольку Хорст и его сыновья и воинами были умелыми, а уж силы им и вовсе не занимать было. К тому же Роран знал, что на них всегда можно положиться даже в самых трудных обстоятельствах.

Он перестал стирать и вытер руки, пытаясь понять, что случилось. Катрина тоже вскочила и подбежала к нему.

Когда Балдор наконец до них добрался, ему пришлось некоторое время постоять, чтобы перевести дыхание, а потом он выпалил: