Эрагон. Наследие

– Пфф! Ага, Всадники и драконы. Без драконов ведь Всадников не бывает. Только мы и тогда себя защитить не сможем – вот ведь что меня беспокоит. Я ведь не ребенок, не могу все время у матери за юбкой прятаться. Ведь если вдруг снова какой-нибудь шейд объявится, не к ночи будь сказано, так мы ему ничем противостоять не сможем, вот он нам головы-то и поотрывает. А что, запросто!

– А я, кстати, вот что вспомнил, – сказал третий собеседник. – Вы о лорде Барсте слышали?

– Еще бы! – воскликнул Сверн, а потом сказал: – Говорят, он собственное сердце съел.

– Ну и что с того? – насмешливо спросил басовитый.

– Так ведь Барст…

– Что – Барст?

– Ну, Барст, тот самый, у которого поместье неподалеку от Гилида было…

– А разве не тот, что погнал своих коней прямо в Рамр – просто назло…

– Да, и это тоже. Он и есть. Так или иначе, а этот Барст велел всем мужчинам в своей деревне идти воевать за Гальбаторикса – ну, в общем, как и все эти лорды, – да только те мужчины взяли и отказались. А потом решили сами напасть на Барста и его солдат.

– Храбрецы! – презрительно сказал басовитый. – Глупые люди, хоть и храбрые.

– Но Барст был очень хитер. Оказывается, он заранее вокруг той деревни своих лучников расставил, а уж потом сам туда пошел. И когда эта заварушка началась, лучники половину мужчин в той деревне перестреляли, а остальных тяжело ранили. Ничего удивительного, конечно. А потом Барст взял их вожака – ну, того, кто всю эту кашу и заварил, – схватил его за шею и прямо руками голову ему напрочь открутил!

– Не может быть!

– Ей-богу, открутил! Точно куренку! А потом и еще хуже: велел всю семью этого человека заживо сжечь.

– У этого Барста, должно быть, силища, как у кулла. Это ж надо – живому человеку голову оторвать!

– Небось тут тоже без какой-то хитрости не обошлось.

– А может, магии? – спросил басовитый.

– Говорят, этот Барст всегда был очень силен. Силен и хитер. Еще совсем молодым он, по слухам, одним ударом кулака разъяренного быка прикончил.

– А по мне, так тут без магии все же не обошлось! – сказал басовитый.

– И что тебе в каждом углу маги да волшебники мерещатся?

Басовитый в ответ проворчал нечто невразумительное, и разговор прервался: часовым пора было совершать обход.

В любое другое время этот разговор вполне мог бы встревожить Эрагона, но в данный момент он пребывал в состоянии медитации, а потому оставался спокоен и внешне, и внутренне. Но все же предпринял некое усилие, чтобы запомнить, о чем сплетничали эти вардены, чтобы впоследствии хорошенько над этим поразмыслить.

Прервав медитацию, он привел свои мысли в порядок и сразу почувствовал себя спокойным и отдохнувшим. Открыв глаза, он медленно распрямил затекшие ноги и сделал небольшую разминку, почти с наслаждением глядя на мирное желтоватое пламя свечи.

Затем, порывшись в том углу, куда несколько раньше бросил снятые с Сапфиры седельные сумки, он достал перо, кисточку, бутылку с чернилами и кусочки пергамента, выпрошенные им у Джоада несколько дней назад, а также копию книги «Власть Судьбы» – «Домиа абр Вирда», которую подарил ему старый ученый.

Вновь усевшись на лежанке, Эрагон положил тяжеленную книгу подальше, чтобы ни в коем случае не забрызгать ее чернилами, и пристроил на колени свой щит, разложив на его поверхности листки пергамента. Острый запах дубильного вещества наполнил его ноздри, когда он открыл бутылку и обмакнул перо в чернила, сделанные из дубовых «орешков».

Коснувшись кончиком заточенного пера краешка пузырька, чтобы снять избыток чернил, он осторожно провел первую линию. Перо слабо поскрипывало, а он одну за другой старательно выписывал руны своего родного языка. Закончив, он сравнил свои труды с результатами прошлой ночи и заметил, что почерк его существенно улучшился – ну, может, и не существенно, но все же заметно – с тех пор, как он взялся переписывать тексты из «Домиа абр Вирда», используя книгу в качестве учебника.

Он еще три раза дополнительно прошелся по всему алфавиту, обращая особое внимание на те руны, которые прежде ему не давались, и перешел к записям в своем дневнике. Эрагон взял в привычку каждый день записывать собственные мысли и наблюдения, связанные с только что минувшими событиями. Это упражнение было полезно не только тем, что давало ему хорошую возможность попрактиковаться в письме, но и помогало лучше разобраться в собственных делах и поступках.

Хоть это занятие и требовало немалых усилий, он им наслаждался, находя его весьма интересным. И потом, дневник каждый раз напоминал ему о Броме – ведь это он учил его понимать смысл каждой руны, каждого слова. Разговаривая со своим дневником, Эрагон словно говорил со своим покойным отцом, образ которого иначе постоянно от него ускользал.

Высказав в дневнике все, что хотел, он тщательно вымыл перо, сменил его на кисточку и выбрал кусочек пергамента, уже наполовину исписанный иероглифами древнего языка.