Эрагон. Возвращение

Ночь тяжелым покрывалом окутала все вокруг; они с нетерпением ждали зари. Орик достал из кармана оселок и принялся доводить изогнутое лезвие своего топора до остроты бритвы. Вскоре, откуда ни возьмись, рядом расселись еще шестеро гномов. Все, как один, тоже точили свое оружие. Куллы сидели, прижавшись спиной к спине, и тихонько напевали свои трагические песни, словно готовясь к смерти. Эрагон занялся тем, что начал выставлять магическую защиту вокруг себя, Сапфиры, Насуады, Орика и даже Арьи. Он понимал, что опасно пытаться разом оградить от опасностей столь многих, но отказать себе в этом не сумел: ему была невыносима мысль о том, что дорогие ему существа могут пострадать. Установив защиту, он направил остатки магической энергии в алмазы, спрятанные в поясе Белотха Мудрого, и принялся с интересом наблюдать за Анжелой.

Колдунья облачилась в зеленые с черным доспехи, потом, вытащив резную деревянную шкатулку, достала из нее части длинного древка и два булатных клинка, которые с обоих концов крепились к этому древку. Аккуратно и тщательно собрав свое страшное оружие, Анжела несколько раз взмахнула им над головой, удостоверяясь, что оно не подведет в бою.

Гномы глядели на колдунью неодобрительно, Эрагон даже услышал, как один из них буркнул себе под нос: «Чистое святотатство! Никто, кроме членов Дург-римст Кван, не смеет владеть хутхвиром!»

И все снова стихло. Тишину нарушал лишь лязг оселков по топорам гномов.

Уже занималась заря, когда из лагеря противника донеслись страшные крики. Эрагон и Сапфира услышали их первыми — у обоих слух был острее, чем у всех прочих. Хотя вскоре жуткие вопли звучали уже так громко, что их слышали и все остальные. Орик вскочил, в ужасе глядя в сторону вражеского лагеря.

— Кого это они так пытают? — вопрошал он. — Что же нужно сделать, чтобы живые существа так кричали? Ну, просто до костей пробирает!

— Я же сказала, что долго ждать не придется, — послышался негромкий голос Анжелы, однако звучал он совсем не весело. Да и сама она выглядела бледной и усталой, словно была нездорова.

— Значит, это твоя работа? — спросил Эрагон, по-прежнему не отходя от Сапфиры.

— Моя. Я отравила им суп, мясо, хлеб, питье — все-, до чего могла добраться. Некоторые умрут прямо сейчас, другие чуть позже — яды-то по-разному действуют. Их военачальникам я подсыпала паслену и еще кое-чего в том же роде, так что им прямо во время боя всякое начнет мерещиться… — Анжела попыталась улыбнуться, но улыбки не получилось. — Не самый честный способ, по правде говоря. Я предпочла бы не пользоваться им в бою, но уж лучше так, чем самой быть убитой. Ничего, небольшая сумятица в рядах противника нам не повредит.

— Только трусы и предатели пользуются ядом! — вскричал Орик. — Велика ли слава — победить отравленного врага?

Крики и вопли между тем становились все громче. Анжела издала неприятный смешок:

— Слава? Если ты так хочешь славы, гном, так там еще тысячи солдат! Я ведь далеко не всех сумела отравить. Не сомневаюсь, до конца дня у тебя будет сколько угодно возможностей добиться славы! Смотри только, не объешься ею!

— Так вот почему тебя так заинтересовали приборы в палатке Оррина! — догадался Эрагон. Он тоже находил поступок Анжелы отвратительным, но не стал ее винить, прекрасно понимая, что она сделала это по той же причине, по какой и Насуада приняла предложение ургалов. Они обе были готовы на все, лишь бы выдержать этот бой, победить и выжить!

— Ты угадал.

У Эрагона звенело в ушах от жалобных воплей отравленных; его и самого всего корчило, даже оскомина появилась. Но он заставил себя слушать. Вот она, плата за противостояние Империи! И нечего затыкать уши! За все так или иначе придется платить! И Эрагон сидел, сжав кулаки и стиснув зубы, и слушал, как по Пылающим Равнинам разносятся крики и стоны отравленных и умирающих солдат неприятеля.

И ГРЯНУЛ БОЙ

Первые лучи зари уже пролегли по земле, когда Трианна сказала Эрагону: «Пора!» Сон мигом слетел с него. Он вскочил, криком поднял всех окружающих, сел на спину Сапфиры и приготовил свой новый лук. Куллы и гномы окружили дракониху, и все вместе они устремились в проход, за ночь проделанный в бруствере.

Вардены шли следом, спокойно, бесшумно, ряд за рядом. Их оружие и латы были обернуты тряпками, и до вражеского войска не доносилось ни звука. Вскоре к ним присоединилась Насуада на чалом жеребце; рядом с нею были Арья и Трианна. Все пятеро лишь молча кивнули друг другу в знак приветствия.

За ночь зловонные испарения скопились над самой землей, превратившись в плотные зловещие облака, просвеченные золотистым утренним светом. Окутанные этим мерцающим туманом, вардены успели преодолеть три четверти разделяющей войска полосы, прежде чем их заметили вражеские часовые. Когда впереди рога затрубили тревогу, Насуада закричала:

— Вперед, Эрагон! И передай Оррину: пусть тоже немедленно атакует! Ко мне, вардены! В бой — за наши дома и земли, за наших жен и детей! В бой! И пусть сгинет проклятый Гальбаторикс! Вперед, мои храбрые воины, и пусть мечи наши обагрятся кровью врагов! Вперед!