Запахло паленой мертвечиной — металлическая сетка раскалилась, начала плавиться и стекать вовнутрь. Вопль поднялся на недостижимые для человека частоты. Цверг, кое-как слепив запястье прахом, поднялся и обеими руками вцепился в рукоять. Силой, конечно, вырвать ее он не мог, но он уже впитывал энергию смерти из двух трупов, валявшихся под ногами, чтобы нанести последний, добивающий удар. Казалось, и он завалит эту тупую груду зачарованного железа. Он улыбнулся, игнорируя боль в травмированной руке. Прохрипел:
- Против цверга надо что-то посильнее, чем железноголовый болван...
Как оказалось впоследствии, энергией смерти воспользовался не один он. Знакомое ощущение, словно лопнула струна, правда, сам Шмиттельварденгроу не успел сложить свое заклинание и потому сильно удивился. Только вот сделать он уже ничего не успевал.
Голем
Хорошо хоть, что это всего лишь показалось. Хотя ребра хрустнули на самом деле. Также, как и на самом деле упругая волна, словно от взрыва дварфского огненного порошка, оторвала его от секиры и швырнула об стену, разом выбив и дух, и желание дальнейшего сопротивления.
В голове гудело или, что вернее, ревело ураганным ветром. В спину, хорошенько впечатанную в бревенчатую стену, словно вонзили раскаленный гвоздь. Горсть раскаленных гвоздей. Силы в руках хватило только на то, чтобы утереть кровь, обильно текущую ртом. С трудом подняв голову, Шмиттельварденгроу огляделся.
Только от хорошенько встряхнутых мозгов, то ли от поднятой заклинанием пыли перед глазами плыла густая дымка. Сквозь него двигалась массивная темная фигура. На миг остановившись рядом с цвергом, она вполоборота повернулась, и гном опять почувствовал улыбку на невидимых устах.
- Дхар тебя дери! - просипел цверг, едва проталкивая слова сквозь забитое горло. - Кто ты такой?
Он чуял темную магию, исходившую от голема, и хоть сначала подумал, что заложена волшба в доспехах, но после понял: внутри сидело нечто, владевшее ею, по крайней мере, ну хуже цверга. Как цверг.
Рокочущий смех раздался вновь. Он ткнул в сторону Шмиттельварденгроу Головорубом, а после выразительным жестом провел полулунным лезвием на ширине пальца от своего горла.
- Готовься, но не сейчас! - голос походил на грохот могучих шестеренок титанического механизма, на лязг паровых молотов в кузне. - Сразишься за то, что считаешь своим.
- Головоруб — мой! - крикнул, или, вернее попытался, крикнуть цверг. Он зашелся удушающим кашлем, на закончив фразу.
Рыцарь опять хохотнул, перешагнул лежащего под обломками стола Тараила и шагнул к куче мала, что образовалась у выхода. Дверь вынесло криком, но никто уже не спешил на выход.
Кроме Хораса. Он медленно поднимался и одновременно тянул на себя бесчувственного Дероила.
Командор шагнул навстречу темному рыцарю, выставив свой меч. Голем смел его, словно пушинку. Меч разлетелся на части после удара Головорубом, рукоять вывернуло из руки. Хорас попытался ухватить гиганту за руку, но силой тот не уступал троллю. Стряхнув паладина, как назойливое насекомое, он отшвырнул его. И в следующий миг опустил проклятую секиру на голову клирику.
Архивариус умер, не приходя в сознание. Шмиттельварденгроу почувствовал, как сытно зачмокал Головоруб, впитав в себя жизнь клирика.
- Теперь можно уходить! - глухо заключил голем и, развернувшись, отошел к порталу. Шаг в зеркальную гладь — и блестящий диск схлопнулся, оставив после себя резкий аромат грозового воздуха.
16.
- Итак, - хмуро произнес Тараил, баюкая на перевязи сломанную руку, - все закончилось, не успев начаться. Мы знаем, что на самом деле Дероил был прав, только вот это уже ему не поможет. Расколотому черепу мало что помогает. Ну, за редким исключением.
Наверное, он улыбнулся: под бесстрастным стальным ликом было мало что видно.
- Не поможет и нам. Мы теперь тоже расколоты. И черепки собрать воедино, потому что нет главного.
Шмиттельварденгроу, разминая залеченную руку, хмуро посмотрел на него. После заклинания она еще плохо слушалась его и ей требовались интенсивные упражнения, например, отрубание голов и конечностей. Тоже самое требовалось и самому цвергу. После того, как Головоруб почти был его в руках, он ощущал всю свою прежнюю ярость и ненависть, жажду убивать и крушить, поутихшую было со временем. И ему, к тому же казалось, что все слишком большее значение придавали старому клирику. Никудышный воин и, как выяснилось, никудышный конспиратор — какая от него могла быть польза? Хотя эту мысль он пока еще держал при себе.