Эрбат. Пленники судьбы

— Жизнь на улице многому учит… — Кисс пошевелил палочкой в костре. — В том мире пропитание добывается как праведными путями, так и теми, что весьма далеки от праведности. Когда бездомные дети еще малы — тогда они еще представляют из себя однородную массу, а когда становятся старше — вот тогда и начинается расслоение. Кто оказывается ни на что не годен, в том числе и к борьбе за выживание, тот обычно пропадает, а более толковые приноравливаются, как могут, в силу тех способностей, которыми их одарил при рождении Всеблагой. Я учился воровать, но подобное у меня выходило не очень хорошо. Это — не мое, тем более что для этого надо иметь особую ловкость, которой у меня не было. Потом попрошайничал у храмов, но и с этим пришлось быстро завязывать, хотя денег оттуда я приносил немало. Пожалуй, куда больше всех остальных пацанов, просивших милостыню рядом со мной. Но это дело опасное…

— Почему?

— Отчего я не хотел стоять с протянутой рукой возле храма? Прежде всего опасался, что меня кто-то может узнать, хотя шанс встретить кого-то из тех, кто знал меня раньше, был крайне невелик. Но главное в другом… Боги одарили меня красивыми волосами — тут Кисс непроизвольно провел рукой по своей голове, хотя сейчас его удивительные волосы были собраны в уже привычный мне хвост. — Я с раннего детства понимал, как меняется мое лицо, если волосы распущены… Сразу получается очаровательный малыш, которого многих из числа жалостливых людей так и тянет погладить по кудрявой головке и сунуть конфетку. Ну, с поправкой на драную одежду и несчастный вид конфетку обычно заменяли на монетку, причем не на одну…

— Так это же хорошо!

— Беда в том, — не обратил внимания на мои слова Кисс, — беда в том, что милый ребенок на ступенях храма привлекал внимание не только жалеющих людей и сочувствующих дам, но и кое-кого из числа тех извращенцев, от которых надо держаться как можно дальше, и с кем лучше никогда не иметь никаких дел. В общем, пацаны меня с самого начала просветили, что к чему… Я, конечно, от таких мудаков шарахался, да только тот народ весьма наглый и бесцеремонный, и на них не действует никакая грубость. К тому же они привыкли добиваться своего. Особенно это относится к тем пресыщенным козлам, у которых полно денег, и кто уже перепробовал многое… Такие извращенцы частенько крутятся возле храмов, выискивая себе среди обездоленных детишек из числа тех, кто посмазливей… Короче, после того, как меня однажды попытались украсть, я понял: чтоб подобное не повторилось, я должен или стричься наголо, или убирать свои волосы в тугой хвост. Первое для себя я полностью исключил, так что с той поры и стягиваю свои волосы крепким ремешком. Кстати, это довольно удобно… Хм, что-то я отвлекся от основной темы. Мы ведь говорили о замках?

— Не совсем. Мы спрашивали тебя, где ты научился их так ловко открывать?

— Верно… Так вот, меня всегда интересовало, как сделана та или иная вещь, и особенно это относится к самым разным механизмам… Однажды туда, где мы с пацанами обитали, ввалился сбежавший из тюрьмы мужик, у которого руки были скованы за спиной. Помнится, я тогда долго ковырялся, но все же сумел щепкой открыть замок у наручников — сообразил, что к чему… Позже выяснилось, что замок был не простой, а особо сложный, с секретом. Ну, та тот мужчина… Позже он рассказал обо мне своему приятелю, который как раз и занимался тем, что… Ну, скажем так — приятель ковырялся в самых разных замках, и в этом деле был великий дока. Так вот, тот приятель забрал меня к себе из ватаги, и несколько лет я у него был кем-то вроде подмастерья. За это время я понял многое, но главное заключалось в одном: при должной сноровке и сообразительности открыть можно практически любой замок.

— А потом?

— Увы, но мой наставник однажды совершил роковую ошибку, нарушил свой собственный закон, которому, кстати, раньше следовал неукоснительно: нельзя идти на дело под хмельком. Есть правило: голова должна быть ясной, пальцы — ловкими, а ноги — быстрыми. К сожалению, он сам же это правило и нарушил, за что, собственно, и поплатился… Искали и меня, как его сообщника, так что я вынужден был унести ноги как можно быстрей, а заодно и как можно дальше. С тех пор я стал вольной птицей, куда хотел — туда и летел… Все, обо мне мы больше не говорим. И вообще, господа хорошие, нам всем надо ложиться спать — завтра опять тяжелый день. Я буду дежурить первым, потом меня сменит Оди, а наутро — Лиа…