Ересь

— Господи боже, Бруно, вы совершенно правы. Слухи распространяются среди студентов точно лесной пожар. Как это могло случиться? Разве что… — Ужас искажал его лицо, и я не мог не пожалеть беднягу, на глазах у которого в считаные минуты развалился его спокойный и такой упорядоченный мирок.

— Начнем с наиболее понятного и правдоподобного, — предложил я. — Поскольку в колледже нет собак, за исключением старого пса привратника, этот пес должен был как-то попасть в сад снаружи. Скорее всего, он пробрался через калитку.

— Да, да! Разумеется, бродячий пес зашел в калитку. — Ректор с благодарностью ухватился за подсказку.

Мерсер был растерзан всего в нескольких шагах от деревянной калитки, которая выходила на улицу позади колледжа. Я потянул ее за ручку, но убедился, что она заперта. Ректор все еще стоял, как громом пораженный, над телами хищника и жертвы. Я осмотрел заднюю стену сада и обнаружил клочок черной материи, зацепившийся за острый выступ кирпича. В этом месте под стеной трава была вытоптана, выдрана когтями и залита кровью Мерсера.

— Кажется, несчастный пытался в этом месте перелезть через стену, — сказал я, обращаясь отчасти к ректору, отчасти к самому себе. — Вот почему пес изглодал ему ноги. Но эта стена вдвое выше человеческого роста; отчего же он полез через стену, а не выскочил на улицу в калитку? Разве что пес преградил ему дорогу? Но тогда это означает, что пес зашел в сад после него, и тоже снаружи. Каким же образом калитка после этого оказалась запертой?

Я покосился на ректора, но тот стоял неподвижно. Я сбегал ко второй калитке — та тоже была заперта на замок. Так каким же все-таки образом пес проник в сад? И почему в саду в это же время оказался Роджер Мерсер?

Я вернулся к распростертым на земле телам.

— Возможно, — заговорил я, сам еще не вполне веря своим словам, но с каждым мгновением все отчетливее сознавая, что это единственное объяснение, — возможно, кто-то намеренно запустил собаку в сад.

Ректор вытаращил на меня глаза:

— Зачем? Шутки ради?

— Хорошенькие шутки! Спустить с цепи оголодавшего волкодава — это убийство!

Опустившись на колени возле растерзанного тела Роджера, я пошарил в его карманах.

— Доктор Бруно! — завопил ректор. — Что вы делаете? Несчастный еще не остыл!

Несмотря на ранний час, Роджер Мерсер был полностью одет, и в одном из карманов его штанов я нашел то, что искал.

— Вот, — произнес я, выставляя напоказ два железных ключа на общем кольце. Один ключ был заметно крупнее другого. — Какой из этих ключей подходит к калитке?

Ректор взял из моих рук кольцо и внимательно рассмотрел ключи.

— Вот, большой ключ отпирает все три калитки.

— Значит, либо он сам вошел в сад и запер за собой калитку, либо кто-то запер калитку за ним, когда Роджер вошел в сад, — принялся рассуждать я. — Но так или иначе, он оказался тут в ловушке, один на один с озверевшим псом.

— Но мы так и не разобрались с тем, откуда в саду взялась собака, — нахмурился ректор.

— Однако совершенно очевидно, что через стену она перескочить не могла, как не могла открыть калитку, а потом запереть ее за собой, — ответил я, глядя ректору прямо в глаза и ожидая, какой эффект возымеют мои слова.

Ректор ухватил меня за руку, лицо его исказилось.

— Бруно, что вы такое говорите? Вы утверждаете, что кто-то намеренно впустил собаку в сад и отрезал Мерсеру пути к отступлению?

— Не вижу другого объяснения, — признал я, поглядывая на жуткие клыки, между которых длинными нитями свисала слюна. Стрела, метко пущенная Норрисом, так и торчала из горла собаки. — Выходит, кому-то было известно, что Роджер придет сюда рано утром. Но сам Роджер ничего не опасался, иначе хотя бы прихватил с собой какое-нибудь оружие для самозащиты.

Мне припомнились вчерашние слова Роджера: мол, мы все жили бы по-другому, если бы чувствовали приближение смерти. Я принял эти слова за общее место, но что, если таким образом Роджер пытался дать понять, что опасается за свою жизнь? Или это лишь роковое совпадение, ведь он собирался присутствовать на диспуте, собирался еще раз побеседовать со мной?

Внезапно, хотя я почти не знал этого человека, я почувствовал острую жалость к нему: он был со мной приветлив и, как мне показалось, искренен. А я слышал его предсмертный крик и не успел прийти на помощь. Подумать только, он мог бы остаться в живых, будь я попроворнее, или если бы у кого-нибудь нашелся ключ, или если бы Норрис раньше прибежал со своим луком. Миг промедления — и участь человека решена, подумал я, и меня тоже затрясло.

— Имел ли он привычку прогуливаться в саду по утрам? — спросил я. — Кто-то мог рассчитывать застать его здесь?