Ересь Хоруса: Омнибус. Том 3

Локулус в седьмом поколении, Ликеон родился в одном древних домов Терры еще до того, как их подчинили. У него, как и у меня, были фиолетовые глаза, а его волосы сияли тем же золотисто-желтым, что свет солнца, который он так старательно пытался поймать пластальным клинком.

Будучи воинами Третьего легиона, известными некоторым как Его герольды, мы носили силовую броню, украшенную символами молнии и лучистого солнца.

В отличие от меня, Ликеон активно стремился к командным чинам и демонстрировал все черты военной аристократии, от которой происходил.

— Мое настроение улучшится, если появится возможность увеличить наши ряды. Еще с Проксимы…

Ликеон зашипел и отвернулся, встав ко мне в профиль.

— Довольно, Фабий. Наслаждайся победой, как я. — Он указал за развалины, на раскинувшееся внизу поле боя, где до сих пор радостно кричали гено-когорты. — Как они.

Простые смертные, рекруты и терранские «воины» в искусственной котловине, образовавшейся при предварительной бомбардировке, выли и кричали. Я не решился напомнить Ликеону, что их было так много именно потому, что наши ряды сильно сократились после селенитского заговора. Культисты ненавидели Императора и его армию. Ассимиляцию техно-варварских племен старой Земли они воспринимали как тиранию, а не как объединение.

— Вспомни Проксиму, — сказал Ликеон и с гордостью выпятил грудь при мысли, что сражался рядом с Императором. — Вспомни тот триумф… Когда-нибудь мы вновь такое увидим, брат.

— Но здесь я триумфа не вижу, Ликеон. Только нарастающие потери.

Ликеон нахмурился.

— Селениты мерещатся тебе за каждым углом. На Терре есть хранилища, с помощью которых нас восстановят. Во имя Трона Земли, мы с тобой — тому доказательство.

Он был прав. Многие легионеры сейчас были здесь лишь благодаря тем резервам. Им быстро провели имплантацию и отправили на войну. Пожалуй, даже не быстро, а торопливо до отчаянности.

Ликеон видел, что я не убежден.

— Поговори с магистром легиона Тралласом, — сказал он. — Пусть он успокоит тебя, как успокоил меня. Придут новые воины. Наши ряды разрастутся.

Он отдал честь, ударив кулаком правой руки по левой стороне груди.

— Надеюсь, ты прав, — сказал я, отвечая тем же жестом, после чего начал спускаться к развалинам, чтобы обобрать лежавших там мертвых.

Жадный визг костной пилы возвращает меня в реальность. Вращающееся лезвие отодвигается, и мне предстает содержимое грудной клетки пациента. Сердца, легкие, почки, печень, кишечник и желудок показываются на пикт-экране. Немало смущают незначительная аритмия в основном сердце и оттенок легких. Результаты наблюдений помещаются в мою эйдетическую память, а аудио между тем продолжается. Я уже не различаю запись и голоса из воспоминаний, и они начинают сливаться.

— …И есть горькая ирония в том, что война же лишает нас триумфа из-за полной неспособности легиона сносить потери. После Проксимы прошел всего один солнечный год, а мы уже оказались на грани вымирания. До сих пор все усилия, направленные на замедление деградации легиона, включая мои собственные, были тщетны. Единственное, что мне остается делать — это продолжать вести лексикон зараженных. Слабое утешение; должен признаться, я боюсь за славных сынов Европы.

Я закончил запись в тот самый момент, когда на входе в мой апотекарион возник силуэт.

Впрочем, «апотекарион» был слишком громким словом. Уместнее было назвать его полевой палаткой, однако он отвечал моим нуждам и, что самое важное, позволял собирать генетический материал прямо с поля боя. Я был вороной, собиравшей с мертвых то, что было мне нужно. Драгоценное геносемя. На данный момент у нас отсутствовали другие способы пополнения.

— Входи, раз собирался, — сказал я вместо приглашения.

Ликеон вступил под свет натриевой лампы, висевшей над головой. Меня его появление не удивило. Прошло уже несколько месяцев с нашей последней встречи, с моего нового назначения.

Он постучал по лампе пальцем.

— Тебе нужно почаще бывать на солнце, брат, — сказал он с той самой улыбкой, которая у него была признаком вежливого подтрунивания. — Лицо землистое, кости видны… Такой образ жизни тебе не подходит, Фабий.

— Прекрасно подходит, и ты это знаешь. Может, тебе стоит пойти в апотекарии? — пробурчал я, возвращаясь к исследованиям.

— Брат… — произнес он.

Я не отнимал глаз от работы.

— Фабий!

После этого я поднял на него взгляд и увидел боль в его глазах.

Одну руку он положил на навершие гладия, а на сгибе второй держал шлем. Мой старый товарищ хмурился. Тогда я в последний раз почувствовал сожаление.

Погрузившись в молчание, Ликеон принялся бродить в тенях, словно пытаясь найти что-нибудь, на чем можно будет остановить внимание.

Через некоторое время я отложил документы.

— Тебе что-то нужно?

— Немного любезности от старого друга, — бросил он, не смотря на меня.

Я склонил голову, извинился и, обойдя стол, обнял Ликеона.

— Я раб своей работы, Ликеон. Я почти перестал узнавать своих братьев. Они стали для меня лишь именами, которые надо внести в списки, наборами тканей, анализ которых надо сделать. Должен признать, что она меня обесчеловечила.