Ересь Хоруса: Омнибус. Том II

— Вы не вполне верно понимаете мои способности, сержант. Я не вижу того, что находится передо мною, за исключением того, что реконструирует воображение на основе свершившегося факта. Я использую знания, что посылает мне имматериум. Я принимаю послания, отправленные мне братьями и сестрами из Астра Телепатики, а также привыкла к получению иного рода информации, вроде движений, которые мне нужно совершить. Я не знаю, почему должна повернуть направо, — так она и сделала, избежав дерева у себя на пути. — Возможно, я ощущаю завихрения в варпе, вызванные физической реальностью, и это мое новое зрение. Я знаю, что следование этим порывам служит мне хорошую службу.

— Судя по всему, — сказал Гальба. На мгновение он задумался. — То, что случилось на мостике… — начал он.

Эрефрен печально покачала головой.

— Я знаю не больше вашего.

— Но вы пытались предупредить капитана Аттика.

— Барьер между нами и эмпиреями тут крайне тонок. Здешние силы очень могучи. Я почувствовала приливную волну, но почему ее вызвало сканирование Аула? И почему она приняла именно такую форму? У меня нет ответов.

— Я не просто обеспокоен тем, почему она приняла такую форму, — сказал Гальба. — Я хочу понять, что такое эта форма. Прежде я не видел ничего подобного.

— Варп не поддается пониманию, сержант. Такова его природа. Не думаю, что нам следует смотреть глубже.

Последнее предложение Ридия произнесла очень выразительно. На кончике языка Гальбы вертелся вопрос — действительно ли она не хотела смотреть глубже. Он остановил себя. Сержант видел, каким напряженным стало ее лицо. Астропат всегда была связана с варпом. Сознание женщины постоянно находилось в разделенном состоянии, ее «Я» формировалось двумя абсолютно чуждыми концепциями бытия. Гальба даже представить не мог, как сильно она рисковала каждую секунду своей жизни. Если существовали такие пути, на которые она не решалась ступать, он будет уважать ее желания.

Эрефрен заговорила снова, и Гальба встрепенулся от ее уверенного тона.

— Я очень уважаю убеждения легиона, сержант, — произнесла она. — Я знакома с вашим миром. Я служу Железным Рукам, но не льщу себе, полагая, будто одна из вас. Но вам следует знать, как важно для меня то, что вы собою олицетворяете, — она постучала тростью по ноге. — Это тело слабо. Оно — едва ли подходящий сосуд. Такова цена моего дара и службы. Я с радостью заплатила ее, и ищу свою силу в ином месте, где она мне нужнее всего — в воле и индивидуальности, — Эрефрен на секунду умолкла, перебираясь через корень, достигавшей ей до колена. — Железные Руки бескомпромиссны. Вы не терпите слабость. Вы искореняете ее из себя и из других. Эта неумолимость означает, что вам приходится принимать сложные выборы и совершать грубые поступки.

— Грубые? — сказанное застигло его врасплох. Она ставила под сомнение честь его легиона? Железные Руки неизменно действовали со справедливостью. Любое наказание с их стороны было заслуженным.

— Вы неверно меня поняли. Это похвала. Галактика — грубое место, поэтому нам следует отплачивать ей той же монетой. Вы — тот ответ. Во времена Великого крестового похода было несколько случаев, сержант, когда долг требовал от вас истребления всего человеческого населения миров, не принявших Согласие.

— Это так. Иногда зараза ксеносов слишком значима, а сопротивление рассудку пустило слишком глубокие корни.

— Вы знаете, что я слышала в ходе этих чисток? Понимаете ли вы, что эти смерти накладывают отпечаток в варпе, так же, как и в материуме?

— Нет, — он не знал.

— Вы не можете вообразить себе тот ужас, — сказала она. — Но я могу противостоять ему, потому что знаю, что вы претворяете в жизнь волю Императора, и если у вас есть сила для грубых деяний, значит, мой долг — найти в себе силы быть им свидетелем. Вы презираете плоть и становитесь железом. Я твержу себе, что должна стать такой же. Вы — пример, сержант, для смертных, которые служат вам и следуют за вами. Мы не настолько могучи, не настолько выносливы. Но мы можем стремиться стать лучше, чем мы есть, ибо вы лучше нас.

Эрефрен снова замолчала и не говорила так долго, что Гальба уже начал думать, что она все сказала. Но затем астропат продолжила, и сержант понял, что она тщательно подбирает слова.

— Это тяжелые времена. Железные Руки…

— Мы потерпели поражение, госпожа, — заметил Гальба. — Не вуалируйте правду.

— Но вы не побеждены. И не должны чувствовать себя таковыми.

— Мне кажется, вы боитесь открыть нам всю правду. Оставлять кого-то в неведении относительно врага не лучший способ защиты, да и вряд ли это хорошо говорит о вашей вере в нас.

— Не думаю, что я занимаюсь именно этим. Я считаю, что действую во имя логики и света. То, что произошло на мостике, было прорывом иррационального. Погружение в эти глубины ведет к усыплению рассудка. Нельзя вступать в контакт с безумием, как нельзя принимать запятнанных скверной людей в лоно Империума. Сначала требуется карантин. После нее — эксцизия. Вы понимаете?

— Думаю, что да, — сказал он. — Но уверены ли вы, что все эти отличные причины не рождены вашим страхом?