Еретик

Вообще пищу его надеждам и коротким послеобеденным беседам давали всякие неожиданности, ежедневные происшествия. Однажды, еще в Наварре, толпа крестьян довольно дружно забросала узников камнями. То были мужчины и молодые парни, вооруженные пращами, — они выбегали из переулков и безжалостно их обстреливали. Четверо служителей Инквизиции верхом гнались за ними, но только исчезнет одна кучка, на следующем перекрестке выскакивает другая с новым азартом и еще более крупными камнями. Один солдат был ранен в лоб и упал без чувств, и тогда его товарищи стали палить из аркебузов, «стреляя по ногам», как кричал косой Видаль, сидя в седле. Враждебные действия иногда ужесточались. Женщины лили с балконов кипящую воду из кастрюль, обзывали узников козлами, еретиками, шлюхиными сыновьями. Сиприано однажды инстинктивно прижал Хуана Санчеса к каменной стене, и прямо перед ними пролилась дымящаяся паром водяная завеса. И тут по всему селению разнесся клич: «Сжечь их здесь! Сжечь их здесь!» Их окружили на площади, так что солдатам опять пришлось стрелять из аркебузов. Один парень, раненный в бедро, упал, и народ, завидев кровь, еще сильнее разъярился и с еще большей злобой накинулся на охрану. Через несколько секунд второй раненый стал убедительным доводом бессмысленности их нападения, и конная стража рассеяла толпу.

В другом случае, близ Салданья-де-Бургос, деревенские парни подожгли сеновал, на котором они спали. Один из аркебузиров поднял тревогу, благодаря чему они уцелели. Но вдоль всего их пути жгли соломенные чучела или в свете горящих кип шерсти раскачивались подвешенные на ветках вязов пугала. Разгоряченный народ требовал аутодафе, обзывал их лютеранами, прокаженными, сатанинским отродьем, а некоторые в порыве патриотического энтузиазма орали: «Да здравствует король!» Узникам пришлось выйти из этого города в три часа ночи, и рассвет застал их в поле. В Ревилья-Вальехера артели батраков со своими ослами и кувшинами уже косили ячмень, участки которого белели среди золотисто-желтой пшеницы. То была мирная буколическая картина, резкий контраст с шумом и яростью крестьян. Косой Видаль приказал в одиннадцать часов устроить полуденный привал, и вся группа расположилась под деревьями на берегу Арлансона. В порыве гуманности Видаль разрешил узникам искупаться, «не удаляясь от берега, не то с кандалами на руках они могут утонуть». Фрай Доминго купаться не стал. Он уселся на берегу реки и только опустил в воду свои потертые ноги, такие белые, что стайки мальков подплывали куснуть его пальцы, думая, что это нечто съедобное. Купание, ощущение тепловатой воды на коже, словно освобождало Си-приано от прежнего утомленного тела — дорожной усталости, вшей и жары как не бывало. После пяти недель без мытья он как бы воскрес. Он плавал на спине, отталкиваясь по-лягушачьи ногами, плавал взад-вперед, озабоченный только вниманием стражей — стараясь не слишком удаляться от берега и не вызвать их неудовольствия. Чем ближе к Вальядолиду, тем более враждебный прием встречали они в деревнях. Словно предвестье их судьбы, на скошенных участках горели в сумерках большие костры из соломы и целые стога. Крестьяне проявляли свирепую жестокость, оскорбляли их, забрасывали гнилыми овощами и яйцами. Однако Сиприано, всякий раз, когда они выходили из очередной деревни, испытывал чувство примирения с происходящим, глаза его радовались обширным полям пшеницы, волнующимся от ветра, он с радостью узнавал дорогу, по которой спасался на Красавчике, мелкие приметы пейзажа, сочный луг, где он в первый день дал напиться своему коню. Теперь он уже шел по знакомой ему земле. Где-то возле Магаса, когда вдруг разразилась сильнейшая гроза с градом, Видаль приказал связать попарно коней за шеи и всем лечь в грязь, чтобы не пострадать от удара молнии.