Читаем Еретик полностью

— А не располагает ли ваша наука, доктор, еще какой-либо пробой, скажем, менее резкой, более деликатной?

— Мы могли бы подвергнуть вашу супругу пробе мочой, но это очень противная процедура и столь же малодостоверная, как и чеснок.

— Как же поступить?

Альменара медленно поднялся из-за стола. В своей широкой мантии темного бархата он казался великаном. Остроконечная борода доходила до третьей пуговицы мантии.

— Откровенно говоря, сеньор Сальседо, — сказал он, мягко взяв дона Бернардо за локоть, — что для вашей милости было бы более огорчительно: не иметь потомства или же признаться вашей супруге, что виновник ее бесплодия вы?

Сеньор Сальседо слегка откашлялся.

— Вижу, ваша милость столь же тонко разбирается в мужчинах, — сказал он.

— Тот, кто хорошо понимает женщин, начинает в конце концов понимать и мужчин. Эти знания дополняют одно другое.

Дон Бернардо поднял глаза, странно непроницаемые, тусклые.

— Быть может, доктор, было бы достаточно сообщить моей жене, что наши организмы не согласуются, что наши лепты, как вы говорите, не соответствуют одна другой?

— Мысль разумная, — усмехнулся доктор. — Сделаем так, как вы говорите. Ведь в действительности ваша милость не предлагает мне лгать.

Эта уступка доктора Альменары сохранила гармонию между супругами и дружбу обоих мужчин. И когда через восемь лет, прошедших в жизни супругов без всяких событий, кроме обычного хода времени, дон Бернардо и донья Каталина явились к доктору с сообщением, что у доньи Каталины дважды были задержки, доктор Альменара порадовался своему разумному решению. Он уложил донью Каталину на ортопедический стол и долго щупал ей пульс. Затем положил правую ладонь на левую грудь пациентки, в области сердца, и, ощутив волнение доньи Каталины, пробормотал: «Спокойно, спокойно, сеньора, жара у вас нет». Потом повернулся к своему другу и повторил: «Жара у нее нет, сеньор Сальседо». Сильно согнувшись в поясе, он припал ухом к груди женщины и услышал взволнованное биение ее сердца. В заключение опытной рукой он раздвинул корсаж и пояс юбки, пощупал живот, проверил плотность селезенки и печени, подвижность петель кишечника. Но рука его опустилась еще ниже. У доньи Каталины перехватило дыхание, она едва не лишилась чувств — доктор щупал ее правой рукой с изумрудом на большом пальце, и временами она ощущала на лобке грани самоцвета. В это утро доктор Альменара действовал чрезмерно смело. Наконец он вынул руку и пошел к умывальнику.

— Задержки, — говорил он, вытирая руки, — почти всегда убедительный признак беременности, но при таком малом сроке определить что-либо наощупь невозможно. — Он посмотрел на Сальседо и прибавил, как бы продолжая их разговор восьмилетней давности. — Такие случаи в медицине бывают. Лепты обоих, которые как будто не совпадали, внезапно подружились. Будем надеяться. Жду вас через восемь недель.

Супруги явились снова через два месяца, но теперь донью Каталину по утрам постоянно тошнило и дважды случались головокружения и рвота. Обо всем этом она, прежде чем лечь на стол, рассказала доктору. Доктор терпеливо прослушал ей сердце, но едва начал ощупывать живот, уголки его рта приподнялись в улыбке.

— А вот и головка юного Сальседо, — сказал он и улыбнулся еще шире. — Все-таки у вас получилось.

Месяц за месяцем донья Каталина в сопровождении мужа посещала доктора Альменару. Для нее было предметом гордости периодически слышать из его уст подтверждения близящихся родов. Однако на восьмом месяце беременности доктор задал неприятный вопрос:

— Уверены ли ваши милости в том, что правильно вели счет?

— Задержки не могут обмануть, доктор, — поспешил возразить дон Бернардо. — В первый раз, когда мы пришли к вам, их уже было две, стало быть, сегодня ровно восемь месяцев.

— Уж очень головка мала, — заметил доктор, — не больше яблока.

В следующий месяц он подтвердил, что все идет хорошо, кроме размеров плода, он очень мал, но ничего иного не остается, как ждать. В заключение, словно бы задавая самый невинный вопрос, он осведомился у дона Бернардо, нет ли у них в доме кресла для рожениц. Дон Бернардо Сальседо самодовольно кивнул. Он чувствовал себя счастливым, что может удовлетворить доктора Альменару даже в такой мелочи, и стал подробно рассказывать о флотилии с шерстью и о дальновидности дона Нестора Малуэнды, известного бургосского коммерсанта, преподнесшего эту новинку в дар его супруге, как только такие кресла появились на рынках Фландрии.

— Да, изобрели его фламандцы, — улыбнулся доктор, но тут же прибавил скептическим тоном: — Впрочем, юному Сальседо при его миниатюрных размерах вряд ли понадобится помощь, чтобы выйти в наш мир.

И вот теперь донья Каталина в ожидании доктора прохаживалась по комнате, и то и дело хваталась обеими руками за столик, наморщив лицо и краснея, но не говоря ни слова.

— Опять? — заботливо спрашивал дон Бернардо, глядя на часы. Она утвердительно кивала. — Каждый раз все чаще, всего несколько минут прошло, а то и меньше, — прибавлял он.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза