«Вальденсы – мирные и податливые люди. Я находил на них управу в окрестностях Амбрена не единожды, не дважды и даже не трижды, обходясь при этом спокойными методами, преисполненными лишь доброты и умения убеждать! То, что Лоран этого не сумел, говорит лишь о том, сколь он не подходит на должность инквизитора».
При этом де Борд успел узнать о Руане и то, что некоторые его жители ходят за лечением от всякой хвори к некоей «лесной знахарке с золотистыми волосами», которая живет «недалеко от города в лесу». Она, по словам жителей, была «дерзка и диковата». Ритуалов колдовских за ней никто не замечал, да и как знахарка она была хороша, но ее показная независимость и уединенность настораживали де Борда. А еще он слышал, что она не носит креста. Он задумывался о том, чтобы вызвать эту женщину на допрос и хорошенько сбить с нее спесь. Но, похоже, знахарка нашла его сама.
Рыжеволосая девушка все молчала. Судя по всему, это была та самая знахарка: действительно диковатая, с пронзительным взглядом, явная одиночка, увешенная языческими амулетами, демонстрировавшими явное пренебрежение к христианской вере. А в рыжих кудрях и впрямь сиял золотистый блеск, особенно сильный на солнце.
Тяжело вздохнув, Гийом де Борд обратился к вальденсу Венсану.
– Венсан, сын мой, властью, данной мне Его Святейшеством Иннокентием VI, я разрешаю тебе снять кресты со своей одежды. Ты выдержал свое испытание с должным христианским смирением и отныне прощен.
Венсан изумленно поднялся с колен.
Архиепископ протянул ему руку с увесистым золотым перстнем, и прощенный еретик припал к нему губами, вновь начав обливаться слезами.
– Да благословит вас Бог, монсеньор!
– Ступай с миром, сын мой. Во имя Отца, Сына и Святого Духа.
Он осенил еретика крестным знамением.
– Аминь, – дрожащим голосом пробормотал Венсан, поспешив ретироваться. Печенья, которое дала ему Рени, упало на землю, но прощенный еретик не заметил этого. Он, похоже, совершенно забыл о добродетели рыжеволосой девушки, как забыл и о ней самой, несясь прочь по улице Руана.
Рени печально проводила этого человека глазами, вновь повернувшись к пожилому незнакомцу.
– Итак, – продолжил он. – Я расцениваю твое молчание как положительный ответ на свой предыдущий вопрос, дитя. Скажи мне вот, что: тебя ведь зовут Элиза?
Рени вздрогнула.
В тот же миг она поняла, за кого ее принял этот человек, и почувствовала грозящую сестре опасность. Осознав, что внутренний голос, похоже, заставил ее выйти в город в одиночестве этим утром, чтобы спасти Элизу, она преисполнилась решимости это сделать. У нее не было никого дороже сестры.
– Да, – гордо приподняв подбородок на манер Элизы, отозвалась Рени. – А вы кто?
– Архиепископ де Борд, дитя, – вздохнул он. – Боюсь, нам с тобой придется подробно поговорить о твоей деятельности в этом городе.
Рени настороженно сверкнула огромными зелеными глазами на окружавших архиепископа стражников и сделала шаг назад. Солдаты шагнули вперед, а архиепископ де Борд скорбно опустил взгляд в землю.
‡ 16 ‡
Задание в Лонгвилле оказалось не таким тяжелым, как пророчил Лоран. На деле в ереси апостоликов был уличен лишь один приходской священник, прознавший об этом учении после паломничества одного из своих прихожан в итальянские земли. Остальные двое, указанные агентами, лишь вели с ним беседы и уже сами готовы были подкрепить свои подозрения и сдать еретика инквизиции. После допроса сомнений в их искренности не осталось. И все же больше недели непрестанной работы ушло на то, чтобы поговорить с прихожанами и допросить их. В особенности священника и обратившего его паломника, приговорив тех к ношению крестов – именно это наказание обычно при схожих обстоятельствах назначал Лоран. Священник вдобавок был лишен своего сана.
Вивьен никогда не думал, что привычка к бессоннице может сослужить ему хорошую службу, однако там, в Лонгвилле, когда приходилось изматывать себя работой, почти не смыкая глаз несколько ночей подряд, он даже успел возблагодарить Бога за то, что это испытание придало ему выносливости.
Ренар к бессоннице был не приучен, поэтому всю дорогу до Руана ворчал, отчего-то при этом все же не позволяя лошади перейти на галоп. Прибыв в Руан уже после захода солнца, Ренар спешился и хмуро заявил:
– Не знаю, как ты, а я просто не в состоянии сейчас идти и докладывать обстановку Лорану. Я совершенно без сил.
Вивьен понимающе улыбнулся.
– Уверен, что отчет Его Преосвященству может подождать до утра. Или ты хочешь, чтобы я пришел к нему с докладом один?
Ренар покачал головой.
– Лично я сейчас просто хочу спать. Если у тебя есть желание, можешь доложить ему обо всем сам.
– Но ты надеешься, что у меня нет такого желания, – ухмыльнулся Вивьен, понимая, что Ренара совсем не радует то, в каком свете он выставит себя перед епископом, если не явится.
В ответ Ренар лишь красноречиво передернул плечами: совесть подталкивала его все же явиться в резиденцию Лорана, а тело и уставший разум упрямо продолжали диктовать свои условия. Вивьен терпеливо вздохнул.