Еретик Жоффруа Валле

За побег Базиля Пьера Ксавье Флоко из тюрьмы в кошелек Люсьена Ледрома нырнула порядочная сумма. Те деньги Люсьен поделил на две части. Большую спрятал в подкладку куртки, меньшую решил отдать жене.

— А вот, Лоранс, я сегодня чего-то и принес, — вернувшись домой, игриво сказал он.

— Деньги, что ли, папочка? — не совсем ласково отозвалась старшая дочь.

— А кто меня поцелует в щечку? — в том же игривом тоне спросил Люсьен.

Сбоку закопченного очага что-то брякнуло, и скрипучий голос, подражая интонации Люсьена, произнес:

— А кто поцелует меня?

— Опять эта старая ведьма, — промычал Люсьен, прикрывая от остро вспыхнувшей ненависти глаза.

Свою тещу Люсьен Ледром возненавидел не сразу. Двадцать лет назад, когда он познакомился с молоденькой Лоранс, ее мать ему даже понравилась. А когда пошли первые дети, оказалось, что без тещи вообще не обойтись. Но, подрастив старших внуков, после смерти малютки Женевьевы, милая теща неожиданно свихнулась.

Может, правда, бабка была и не очень виновата в смерти малютки. Женевьева кувырнулась через край люльки вниз темечком. Только и успела напоследок слабо крикнуть.

— На все воля Всевышнего, — прогудел в бороду приходской священник, отпевая невинного ангелочка. — Бог дал, Бог взял.

Что тогда накатило на Люсьена? Вернувшись с кладбища и помянув безвременно усопшую, он вдруг взъярился на тещу и вволю отвалтузил ее.

— Ах ты сатана, — спокойно сказала теща, поглаживая синяки. И неожиданно закричала: — Вспомнила! Бабка мне еще рассказывала. Про золото! Ведь оно растет! В песке. Само по себе. Вот вам крест! А тебя, зятек, на Монфоконе повесят, ирода.

Старая ведьма завела у себя в закутке большой ящик с песком и стала поливать его всякой вонючей дрянью — то настоем гнилой соломы, то протухшим наваром от бараньих потрохов, а то и чем похуже. В доме Ледрома установилось такое зловоние, что даже тараканы, не говоря о крысах, не выдерживали и перебирались на другое место жительства. А помешавшаяся старуха была убеждена, что еще немного и у нее в ящике с песком вырастут крупинки чистого золота.

— Откуда же оно берется, золото? — рассуждала она, тараща дикие глаза. — Так и растет само по себе. Его найдут, выкопают, а оно снова туточки.

Оказывается, в свое время бабка рассказывала ей (тоже, наверное, была с придурью), что золото, которое добывают на приисках, через несколько сотен лет возникает в том месте снова.

Там, где есть золото, сколько его ни выгребай, оно возникает вновь и вновь. Как в кошельке у богача. Или в королевской казне. Нужно лишь разузнать секрет: с помощью чего оно вырастает. И, узнав, ускорить его рост.

— Вот разбогатею, вы у меня попляшете, — твердила старуха.

Разбогатеть теща мечтала затем, чтобы завести кучу покорных слуг. И чтобы эти слуги могли схватить ненавистного муженька ее дочери, оттащить его на Монфокон и там повесить.

— Чтобы глаза твои иродовы вороны выклевали, — твердила она.

Там, у грандиозной виселицы Монфокон, которая вот уже более трехсот лет стояла на холме за городской стеной, всегда кружила туча воронов. На каменном фундаменте, высотой в четыре человеческих роста, возвышались шестнадцать десятиметровых каменных столбов. Они поддерживали балку. С балки свисали цепи, на которых можно было одновременно повесить шестьдесят осужденных. Одних снимали и бросали в яму у подножия фундамента, других здесь же вешали на их место. В небесной вышине, на фоне голубого простора, раскачиваемые ветром, повешенные представляли внушительное зрелище. Звон цепей и карканье воронья прекрасно дополняли картину.

— Поцелуй меня, зятек, — хрипела из темного угла сумасшедшая старуха.

— Молчи, ведьма! — крикнула старшая дочь, запустив в бабку деревянным башмаком.

— На помощь! Убивают! — заверещала старуха. — Помогите!

— Бабушка! Сестра! — взмолилась Эльвира. — Не нужно, хорошие мои. Во имя Спасителя нашего прошу, во имя Иисуса Христа. Пожалейте друг друга.

Свои страстные просьбы Эльвира сопровождала поклонами, старательно при этом крестясь. Крестные знамения у нее получались не совсем обычными. На правой руке девушки торчал, как крючок, всего один указательный палец. На месте остальных пальцев светилась гладенькая, без шрамов, кожа. Единственным своим пальцем-крючком Эльвира тыкала себе в грудь, лоб и плечи.

Уродцем она была от рождения. Когда Лоранс ждала второго ребенка, ее сбил в хлеву боров. Десятипудовая туша с такой силой таранила женщину, что, думали, она уже не поднимется. Но через три дня Лоранс снова возилась в хлеву, задавая корм тому самому борову.

А когда родилась девочка, то правая ножка у малышки оказалась короче левой и на правой ручке торчал всего один палец. Другие дети, крепенькие, помирали, а эта, калека, жила.

— Пресвятая Дева Мария, заступница великомудрая, — молилась Эльвира, — вмешайся, остуди горячие головы.

— Ну началось, — проворчал Поль. — Пора вроде быстренько мотать из дому.

Угрюмый шестнадцатилетний силач Поль учился на кузнеца. И, судя по всему, кузнецом он обещал стать дельным.