Эрих Хартманн — белокурый рыцарь рейха

Психологическое давление НКВД на пленных приобрело такую силу, что его можно было ощущать физически. Чтобы облегчить это давление или избавиться от него, пленный должен был дать хоть НКВД что-то взамен. Он мог доносить на своих товарищей, превратившись в стукача. Он мог сознаться в вымышленных военных преступлениях. Для этих людей драгоценной наградой становились самые обычные вещи.

Карта странствий Хартманна по сталинским лагерям.

1. август 1945 — октябрь 1945. Киров. 2. октябрь 1945 — октябрь 1947. Грязовец 3. октябрь 1947 — октябрь 1949. Череповец. 4. октябрь 1949 — декабрь 1949. Ивановка (первый суд). 5. декабрь 1949 — май 1950. тюрьма ГПУ, Иваново. 6. май 1950 — ноябрь 1950. Шахты (второй суд). 7. ноябрь 1950 — май 1952. Новочеркасск. 8. май 1952 — ноябрь 1952. Асбест. 9. ноябрь 1952 — август 1954. тюремный лаеръ, Дегтярка. 10. август 1954 — октябрь 1954. тюрьма ГПУ, Свердловск. 11. октябрь 1954 — октябрь 1955. тюрьма ГПУ, Новочеркасск

Более легкая работа, возможность прочитать письмо из дома — такие вещи, на которые свободный человек в свободной стране просто не обращает внимания — становились взятками, с помощью которых НКВД заставляла человека забыть о самоуважении.

Наиболее отвратительным и невыносимым методом, использованным НКВД против своих пленников был перехват почты. С самых первых послевоенных дней вся почта из Германии перехватывалась секретной полицией, превратившей письма в оружие, с помощью которого можно было пробить психологическую броню. Она использовала переписку для шантажа и подкупа. Эта грязная тактика делала постоянные побои, которым подвергались пленные, почти идеалом гуманизма. Последствия разрыва контакта с семьей были просто сокрушительными.

Эриху Хартманну разрешили написать первое письмо домой только накануне Рождества 1945, почти через 8 месяцев после его захвата в плен. Уш получила эту весточку в январе 1946.

«Моя Уш

Я хочу сообщить тебе, что жив. Я желаю тебе счастливого Рождества и Нового Года. Не бойся за меня. С кем я тебя должен поздравить — сын или дочь? Все мои мысли с тобой. Тысяча поцелуев.

Твой Эрих»

Каждый месяц после этого Эриху было разрешено писать по 25 слов в Германию вплоть до 1947. Через 2 года после окончания войны русские сократили эту норму до 5 слов в месяц. Уш писала постоянно. Она послала Эриху от 350 до 400 писем за 10 лет его нахождения в лагерях. Он получил менее 40 писем.

Только в мае 1946 он узнал, что 21 мая 1945 у него и Уш родился сын Петер Эрих. Этот малыш не сумел пережить тяжелые послевоенные годы, он скончался в возрасте 2 лет и 9 месяцев. И только через год Эрих узнал о его смерти. Когда в 1952 скончался отец, которого Эрих горячо любил, он опять узнал об этом лишь спустя год.

Это процесс перемалывания личности тянулся год за годом. Американцы не сталкивались с этой формой войны, пока небольшое число американских военнослужащих не попало в плен к китайцам в годы Корейской войны. Среди них был один из самых известных асов американских ВВС полковник Уокер М. Махурин, герой Второй Мировой и Корейской войн.

Прекрасный аналитик, обладавший литературными способностями, Махурин изложил свой печальный опыт промывания мозгов в великолепной книге «Честный Джон», которая просто требовалась американцам в трудное время. Позднее Махурин встретился с Эрихом Хартманном в Германии, и два аса сравнили свои впечатления о коммунистических тюрьмах. Оба согласились, что представления мирных жителей о судьбе военнопленных абсолютно неправильны. Нормальный цивилизованный гражданин на Западе не имеет ни малейшего представления о порядках в коммунистических тюрьмах и методах нравственного уничтожения людей.

Хартманн и Махурин согласились, что для коммунистов лишь вопрос времени сломать ЛЮБОГО человека, попавшего к ним в лапы. Никакая отвага, патриотизм и верность не обеспечивают достаточной защиты против такого нажима. Ее не существует в принципе. Американцы, которые в жизни не видели ничего страшнее телевизионной пальбы, пытаются вырабатывать какие-то кодексы поведения пленных. Люди, полностью отрезанные от своих родных, лишенные поддержки собственного правительства, обречены. Они будут делать такие вещи, за которые их позднее дома будут подвергать критике лицемерные ханжи.

Военнопленные в таких условиях могут писать письма, делать официальные заявления, выступать по радио с совершенно невероятными речами. Но эти поступки не являются свидетельством слабости или измены. Они будут делать это из страха за свою жизнь, за жизнь своих родных. Иногда просто за кусок хлеба, чтобы не умереть с голода!