Эркюль Пуаро

– Расскажите мне что-нибудь о мистере Нортоне.

– Рассказывать особенно нечего. Он очень милый, довольно застенчивый и, пожалуй, немного глуповатый. Никогда не отличался крепким здоровьем. Он жил вместе с матерью – сварливой недалекой гусыней. Думаю, Нортон был у нее в полном подчинении. Несколько лет тому назад она умерла. Он хорошо разбирается в птицах, цветах и все такое прочее. Нортон очень добрый, и он из тех, кто много видит.

– В свой бинокль, хотите вы сказать?

Мисс Коул улыбнулась:

– О, я выразилась не в буквальном смысле. Я имела в виду, что он многое замечает. Как и большинство тихих людей. Он не эгоистичен и очень внимателен ко всем, но в какой-то мере это неудачник, если вы понимаете, что я имею в виду.

Я кивнул:

– О да, я понимаю.

Внезапно в голосе Элизабет Коул снова зазвучала горькая нота:

– Именно это угнетает в подобных местах. Пансионы, хозяева которых – люди благородного происхождения, сломленные жизнью. Там полно неудачников – людей, которые ничего не достигли и никогда ничего не добьются, которые... которые потерпели фиаско. Старых и усталых, конченых людей.

Ее голос замер. Глубокая печаль проникла мне в душу. Как это верно! У тех, кто собрался здесь, нет будущего. Седые головы, отлюбившие сердца, утраченные мечты. Я сам, пребывающий в тоске и одиночестве. Женщина возле меня, исполненная горечи и разочарования. Доктор Франклин, энергичный и честолюбивый, планы которого срываются, и его жена, изнуренная болезнью. Тихий маленький Нортон, который, прихрамывая, бродит по окрестностям и наблюдает за птицами. Даже Пуаро, когда-то блистательный Пуаро, теперь прикованный к инвалидному креслу старик.

В прежние времена все было иначе – в те дни, когда я впервые приехал в Стайлз. Эта мысль была так печальна, что я не сдержался и с губ моих сорвался горестный стон.

Моя собеседница поспешно спросила:

– Что такое?

– Ничего. Просто меня поразил контраст. Знаете, в молодости, много лет назад, я бывал здесь. Я думал сейчас о том, что многое изменилось с тех пор.

– Понятно. Значит, это был счастливый дом? Все были счастливы здесь?

Любопытно, как иногда мысли сменяют одна другую, словно стеклышки в калейдоскопе. Это произошло со мной сейчас. Замелькали картины давних событий. И наконец мозаика сложилась в правильный рисунок.

Мне дорого было само по себе прошлое, а не его реальные события. Потому что даже тогда, в то далекое время, в Стайлз не было счастья. В памяти вставали бесстрастные факты. Мой друг Джон и его жена, оба несчастные, недовольные жизнью, которую вынуждены были вести. Лоренс Кавендиш, погруженный в меланхолию. Юная Синтия, жизнерадостность которой омрачалась ее зависимым положением. Инглторп, женившийся на богатой женщине ради ее денег. Нет, никто из них не был счастлив. Этот дом не знал радости.

Я сказал мисс Коул:

– Я поддался обманчивому чувству ностальгии. Этот дом никогда не был счастливым. И сейчас тоже. Все здесь несчастны.

– Нет, нет. Ваша дочь...

– Джудит не счастлива, – возразил я и вдруг отчетливо понял это.

Да, Джудит не была счастлива.

– Вот и Бойд Каррингтон, – неуверенно продолжал я. – На днях он говорил, что очень одинок. Однако, несмотря на это, мне кажется, что он наслаждается жизнью: у него есть дом и еще много всего.

Мисс Коул ответила довольно резко:

– О да, но ведь сэр Вильям другой. Мы не чета ему. Он пришел сюда из другого мира – мира успеха и независимости. Он преуспел в жизни и сознает это. Он не из числа... покалеченных.

Меня удивило выбранное ею определение. Я озадаченно взглянул на свою собеседницу.

– Какое странное слово пришло вам на ум! Отчего, не поясните ли?

– Потому что, – с неожиданным ожесточением ответила мисс Коул, – это именно так и есть. Во всяком случае, в отношении меня. Я покалечена.

– Я вижу, что вы были очень несчастны, – мягко произнес я.

– Вы ведь не знаете, кто я, не так ли? – Она посмотрела мне прямо в лицо.

– Э-э... я знаю вашу фамилию...

– Коул – не моя фамилия. Вернее, это фамилия моей матери. Я взяла ее... после.

– После?

– Моя настоящая фамилия Личфилд.

В первое мгновение эта фамилия показалась мне просто смутно знакомой. Потом я вспомнил:

– Мэттью Личфилд.

Она кивнула:

– Я вижу, вы в курсе. Именно это я имела в виду. Мой отец был душевнобольным человеком и тираном. Он запрещал нам жить нормальной жизнью. Мы не могли пригласить в дом друзей. Он почти не давал нам денег. Мы жили как в тюрьме.

Она запнулась, в ее красивых темных глазах застыла печаль.

– А потом моя сестра... моя сестра...

– Пожалуйста, не надо... не продолжайте. Это слишком мучительно для вас. Я знаю эту историю. Нет необходимости мне рассказывать.

– Но вы не знаете. Не можете знать. Мэгги! Это непостижимо, невероятно. Я знаю, она пошла в полицию и созналась. Но иногда мне все же не верится! Порой мне кажется, что это неправда... что это не так... не так, как она сказала.

– Вы имеете в виду... – осторожно начал я, – что факты... факты расходятся с...

Мисс Коул резко оборвала меня: