Ермак

— Все вы так, словно борзые кобели, а батько иной… Ох, горько! Оттого и плачу, что прогнал… И не дотронулся…

Иванко смахнул шапку и захохотал:

— Воды-то, воды сколько ноне! Потопнешь… Ух, и нашла о чем плакать! Свято место впусте не бывает. Милая, — прошептал он. — Затосковалась, а? — Он протянул к женщине руки.

— Уйди! — озлилась Василиса. — Не твоя я, не гулящая баба!

Она с силой оттолкнула Кольцо:

— Поищи другую красу-забаву, не по твоим я зубам, ласун…

Сбивая сверкающую росу, она заспешила к стану. Ошеломленный Иванко один остался в лесу. «Ну и батько, — думал он, — пришил к себе бабу. И что за петушиное слово у него, от которого все женки так ластятся?»

Налетевший порыв ветра перебрал листву и сбросил на казака обильную капель, промочив его да последней нитки. Казак поежился и сокрушенно вздохнул.

Дударек рассказал Клаве что было и чего не было. Загорелось сердце у девки! Не дослушав казака, убежала в овраг и здесь, корчась от ярости, без конца повторяла:

— Убью, убью змею…

До захода она бродила в лесу, думая, что сделать. К вечеру выходилась и вернулась в стан тихая, ласковая, и прямо пошла к Василисе. Повольница удивилась и приготовилась к отпору.

— Вот и я… сама к тебе пришла, — кротко заговорила Клава. — Уж и не знаю, простишь ли, а больше не могу… совесть заела…

— Ты об чем это? — спросила Василиса.

— Да все о том же… обижала я тебя… А зачем? Что нам делить? Так… затмило голову и больше ничего… Никого-то мне не надо и никто-то меня не любит… А ты другое… Ты души в нем не чаешь… и он тебя любит… Вот и живите. А со мной дружи! Рада я за вас… Всем сердцем теперь буду…

Василиса обмякла, просветлела. На простодушном лице ее показались слезы.

— Ой, спасибо, ясочка! — растроганно отвечала она. — Добрая я, не люблю свары. И уж вот как подружим! — Она обняла казачку и сейчас же захлопотала угостить ее.

— Милая, ничего не надо! — ответила Клава, — а вот бы рыбки нам наловить, да чтобы ты атамана угостила. Стерляди я сколько сегодня видела… страсть!

Василисе не раз за свою жизнь приходилось ловить рыбу, к тому же хотелось скорее скрепить дружбу с казачкой, и поэтому, не долго думая, она согласилась с предложением Клавы на ловлю стерляди.

В этот вечер женщины долго пробыли вместе, болтая о стане и о своей жизни.

На другой день, чуть свет, Клава уже будила Василису:

— Вставай, вставай, подруга, не то запоздаем!

Волга в утренний час казалась особенно широкой и покойной. От плавного ее течения веяло миром и тишиной. Ближний берег ее, весь заросший дубовым лесом, еще дремал, но уже доносились от него чистые голоса рано проснувшихся птиц. Небо на востоке алело, и вот-вот должно было выглянуть солнце.

— Господи, какая лепость! — радостно вздохнула Василиса и взглянула на Клаву. Глаза казачки были странно неподвижны. Она, казалось, настолько сосредоточилась на одной своей какой-то мысли, что ничего не видела — ни Волги, ни берега, от которого лодка отплыла уже далеко, ни своей напарницы. Брови ее были сведены к переносью, а губы злобно кривились.

Василиса вздрогнула и, забыв про все на свете, со страхом уставилась в лицо казачки.

— Хватит! — вдруг отрывисто сказала Клава и с шумом бросила весла в лодку.

— Что ты? — тихонько вскрикнула повольница.

— Приплыли! — Казачка в первый раз за всю дорогу подняла глаза и откровенно глянула на Василису. Та вгляделась в эти глаза и затряслась в ознобе.

Подхваченная быстрым течением, лодка уносилась вниз.

— Греби! — не помня себя, проговорила Василиса. — Намет на стерлядь буду кидать!

Казачка подалась вперед и хрипло выдавила:

— Молись, баба, убью тебя!

— Что ты! Что ты! Одумайся, Христос с тобой! — заслонилась рукой повольница от страшных глаз соперницы, охваченных безумием.

— Не будет он твой! Поняла? — Клава схватила весло и замахнулась.

Василиса поймала ее руку:

— Господь с тобой, девчонка, нешто так можно?..

— Убью…

— Ратуй-те! Братики, — закричала Василиса, но голос ее оказался слабым — спазмы перехватили горло. Клава наотмашь ударила ее в грудь. Тяжелым телом Василиса навалилась на борт и опрокинула лодку. Задыхаясь, барахтаясь, она тянулась ухватиться за казачку, но девка легко отплыла в сторону и озорно закричала:

— Айда, плыви, бабонька, за мной!

Василиса ушла под воду, нырнула раз-два, прокричала в муке: «Гиб-ну, бра-ти-ки!», и больше не появлялась.

Клава выплыла на берег. Она спокойно разделась, выкрутила мокрое белье, отжала волосы и, одевшись снова, не спеша направилась в стан. На душе у Клавы был мир и тишина, как у человека, совершившего неприятное, но нужное дело. «Ну, девка, ноне мы одни с ним! Заарканю казака…» — покойно думала она.

Прошла она немного… Внезапно кусты распахнулись и на тропинку вышли два казака. Старший из них — бородатый, с серьгой в ухе — схватил Клаву за руку:

— А ну, душегубка, айда с нами в стан!

Клава рванулась, закричала:

— Пусти, охальник!.. Брату Иванке расскажу…

— Молчи, проклятая, пока кровь наша не взыграла! — оборвала бородатый. — По донскому закону будешь держать ответ.

Второй казак — молодой простодушный парень — смотрел на девку изумленно, раскрывши рот.