Ермак

– Так точно, господин войсковой старшина. Один и всех. Нам строевых коней спас и Савину его Ворона с кобылицами. И не молодой, а единственный Аленин. Дядька Афанасий полгода как представился. А остальные до этого сгинули.

– Да, заслуженный казак был. – Буревой, сняв левой рукой папаху, перекрестился. – Царства им всем небесного. Только ты мне, атаман, зубы-то не заговаривай. – Войсковой старшина, надев папаху, поправил ее двумя руками. – Откуда маузер?

– Да припрятал его во время боя с хунхузами Тимофей как трофей. А когда в себя пришел от ранения и сказал, поздно уже было. В Благовещенск доложились, все с китайцев сдали. Премию получили. А Тимоха с этим карабином чуть ли не спать ложился. Вот и оставили ему.

– Ох, темнишь, Петр Никодимыч. Не один карабин припрятал, чую.

– Ну так что с боя взято, то свято, – пошутил Селеверстов.

– Свято, свято. Ладно. Пошли назад, встречать твоего героя. Но в будущем смотри. С трофеями чтобы все строго было! Понял?

– Так точно, все строго будет.

* * *

Я стоял в строю на левом фланге и, как все, наблюдал за выдвижением махальных с листами отметок к столу секретаря. Дальше увидели, как к столу подошла свита во главе с Буревым. Затем примчался приказный Данилов и сказал, что меня войсковой старшина вызывает. А сам щерится во все тридцать три зуба, потом ткнул меня кулаком в плечо и показал большой палец. Под недоумевающие взгляды казаков-малолеток из строя, я побежал, придерживая карабин на плече к свите Буревого, который вместе с Селеверстовым стоял чуть в стороне.

Подбежав к войсковому старшине, который вместе с атаманом вернулся к свите, хотел доложить о своем прибытии, но тот остановил меня движением руки:

– А скажи мне, Тимофей Аленин, ты только букву «А» можешь, стреляя, нарисовать, или другие тоже, и почему именно буква «А»?

– «А» – потому что Аленин, а для вас могу букву «Н» нарисовать, Николай Петрович.

– Вот стервец! – захохотал Буревой, которого тут же поддержала его свита. – А давай букву «Н», а то что-то мне до сих пор не верится, что так стрелять можно. – Старшина строго взглянул на меня. – Не шельмовали?

– Никак нет! – чуть ли не в один голос ответили я и атаман Селеверстов.

– Тогда вперед на линию огня, Аленин! – повелительно махнул Буревой.

– Ваше высокоблагородие, разрешите… – начал я.

– Что еще! – недовольно прервал меня Буревой.

– Разрешите все восемь выстрелов сделать на один флаг. Заодно и скорострельность карабина Маузера все увидят, – продолжил я.

– А давай, Аленин. Посмотрим на эту хваленую немецкую механику, – улыбаясь, махнул рукой войсковой старшина.

Я развернулся кругом и побежал на линию огня.

– Что-то не очень радостен твой Тимофей? – спросил Буревой атамана Селеверстова.

– Так по вашему приказу он еще на четыре рубля влетел. А он у нас не жадный, но домовитый! – рассмеялся Селеверстов.

– На какие четыре рубля? – удивился войсковой старшина.

– Так он стреляет своими патронами. А их на ярмарке в Благовещенске купил по рублю за две штуки. И то еще ему повезло найти какого-то корейца. А так дешевле, чем по рублю за штуку, не купить было. Редкость. Так что восемь рубликов долой, а еще, может, при стрельбе с лошади на скаку на полтора рубля выстрелит.

– А почему не за казенный счет стреляет?

– Петр Николаевич, Тимофей в реестре еще не числится, да и кто мне списать шестнадцать патронов по пятьдесят копеек за штуку даст, когда к карабину Бердана они по шесть копеек идут.

– Да… Ладно, придумаем, как твоему домовитому помочь деньгами или патронами. Все. Вперед, на линию огня. – Буревой энергичным шагом направился к стрельбищу. Свита потянулась за ним, а за ней валила увеличивающаяся толпа из зрителей.

Я прибежал на линию огня и направился к вахмистру Шохереву, который стоял с урядниками отдельной группой.

– Господин вахмистр, разрешите обратиться? – сказал я в спину Шохереву.

– Ну чего там, Тимоха? – Митяй Широкий, улыбаясь, повернулся ко мне. – Данилов уже рассказал, какую ты букву «А» нарисовал на листке. Молодец, казак!

– Господин войсковой старшина приказал мне на один флаг восемью выстрелами букву «Н» нарисовать. Не поверил. Говорит, шельмовали.

– И ты расстроился? Нарисуй ему букву «Н»! – Митяй ткнул меня в грудь своим кулачищем.

– Ага, еще четыре рубля долой, – чуть не плача сказал я. – Они-то за казенный счет стреляют, – кивнул я на строй казаков-малолеток, – а я за свои.

Шохирев и урядники рассмеялись.

– Не журись, казак. За то о тебе сам заместитель командира нашего полка теперь знает. Это тебе не булка с маком! – хлопнул меня по спине младший урядник Башуров. – Со мной он ни разу за два срока службы не говорил. А Тимоху Аленина в лицо и по имени знает. А ты еще даже не казак!

– А чего ты не из берданки стреляешь? – спросил Алексей Подшивалов. – К ней патроны не дороже десяти копеек стоят.

– Да что в дедовой, что в отцовской стволы расстреляны. С них я бы так точно не попал.

– Все, тихо! Войсковой старшина подходит.

Шохирев развернулся в сторону подходившей свиты и Буревого. Дождавшись, когда Буревой выйдет на площадку линии огня, Шохирев скомандовал «смирно» и побежал докладывать: