Ермак

Дополняя Есиповскую летопись, погодинский автор отметил, что татарский царевич Алей подверг жестокому разгрому Соль-Камскую и «много дурно над православными христианы починил». Соликамские источники подтверждают приведенную подробность. Местные жители помнили об этом погроме вплоть до XVIII века. В память о жертвах набега с 1584 года и до петровского времени население совершало крестный ход к братским могилам.

При чтении Погодинской летописи невольно возникает вопрос: почему осведомленный автор, упомянув о разгроме Соли-Камской, умолчал о последующем нападении Алея на Чердынь?

Это объясняется просто. В день штурма Чердыни Ермак увел свой отряд из Чусовских городков за Урал. Значит, ермаковцы ничего не знали о событиях, разыгравшихся в тот момент на расстоянии сотен верст к северу. Эта небольшая и на первый взгляд несущественная деталь подтверждает предположение о том, что «сказку» о начале сибирской экспедиции, найденную погодинским автором в Посольском приказе, составили скорее всего гонцы Ермака.

Можно ли считать, что автор Погодинской летописи сам записал «речи» ермаковцев или что его следует отождествить с Черкасом Александровым? Можно ли согласиться с теми историками, которые называют Александрова «официальным историографом дружины Ермака»? Ошибки, допущенные погодинским летописцем, опровергают подобные гипотезы.

По данным Саввы Есипова, Ермак послал в Москву сеунщика-атамана и тот якобы вернулся в Сибирь вместе с воеводой Болховским. Из приказных же документов следовало, что сеунщик-казак Александров смог вернуться в Сибирь с воеводой Сукиным уже после смерти Ермака. Не заметив противоречия, погодинский летописец соединил обе версии. В результате в его рукописи появились следующие пометы: «И Ермак в тое пору убит, пока сеунщики ездили к Москве»; «князь Семен Болховский пришел в старую Сибирь… а Ермак уже убит до князь Семенова приходу».

В конце жизни Александров и другие тобольские ветераны составили «речи», которые легли в основу ранних сибирских летописей. Хотя они и не помнили точных дат, зато ясно представляли себе последовательность основных событий. Они знали, что Болховский прибыл в Сибирь при жизни Ермака, что воевода умер в дни зимнего голода, а затем погиб Иван Кольцо. Еще позже Ермак предпринял свой последний поход на Вагай, где был убит. Лишившись вожда, казаки немедленно бежали из Сибири.

Есиповская летопись воспроизвела все эти события в их естественном порядке. Совершив ошибку в определении времени гибели Ермака, погодинский автор разрушил канву повествования. Ему предстояло заново описать экспедицию. Но, как видно, он был человеком не слишком опытным в сочинении летописей. Если бы Ермак погиб до прихода Болховского, то последний не застал бы в столице Кучума Кашлыке ни одного казака, потому что все они покинули Сибирь сразу после боя на Вагае.

Будучи неспособным переписать историю Ермака заново, автор ограничился тем, что кстати и некстати вставил в списанный им текст Есиповской летописи несколько упоминаний о смерти атамана, которые могли лишь запутать читателя. В главе о послах он сделал первую помету о смерти Ермака. В следующей главе пометил: «О убиении Ермакове речется после сих». В главе о Болховском вновь повторил: «А Ермак уж убит». В последующем разделе сделал оговорку: «Как еще Ермак жив бысть». Рассказывая о бое на Вагае, автор вынужден был повторить все сведения о Болховском.

Приведенные факты разрушают гипотезу, согласно которой Погодинскую летопись составил «официальный историограф дружины» Черкас Александров.

Текст Погодинской рукописи помогает уточнить вопрос о ее авторе. Рассказывая о Чингисхане, погодинский автор назвал его второе имя (Темир Аксак). При этом он сослался на некую Московскую летопись: «Пишет про то инде в московских летописцах». Такая ссылка была вполне уместна в устах московского книжника, но никак не вольного казака.

Документы Посольского приказа были доступны лишь очень узкому кругу лиц. Если составитель Погодинской летописи мог воспользоваться ими, то отсюда следует, что сам он принадлежал скорее всего к миру приказных людей.

Погодинский летописец делал выписки из посольских документов и иногда сопровождал их своими комментариями. «Алей (сын Кучума), — записал он, — пришел войной на Чусовую, и в тое же поры прибежал с Волги атаман Ермак Тимофеев с товарыщи (пограбили на Волге государеву казну и погромили ногайских татар) и Чюсовой сибирским повоевать не дали». Фраза о грабеже государевой казны нарушала временную и логическую последовательность рассказа. Ее приказной заимствовал, очевидно, не из отчета Черкаса Александрова о начале похода. Комментарий выдает в авторе человека, хорошо знакомого с ходячими рассказами XVII века о грабежах Ермака.

К счастью, автор Погодинской летописи лишь в редких случаях пускался в самостоятельные рассуждения. По общему правилу, он не мудрствуя делал выписки из документов. Историк не может желать лучшего.