Ермак

Местные манси знали о существовании лозвинского пути из Зауралья в Пермь. Что же заставляло их давать казакам неверные сведения? Как видно, пелымских жрецов и старейшин вполне устраивало присутствие казаков в Кашлыке: они не желали восстановления власти Кучума в их владениях. Чандырский жрец с уверенностью предсказал Ермаку победу над Кучумом. «И о том, — наивно отметил Кунгурский летописец, — идольское пророчество сбылося, а о смерти его (Ермака. — Р. С.) не сказал».

Вынужденные повернуть с Пелыма вспять, казаки собрали с вогуличей «хлеб в ясак», и «тот збор, — отметил Ремезов, — первое ясачной хлеб в Тоболску и доныне хлеб и денги и куны — то вместе — Ермакова прибору».

Казаки не вернулись в Кашлык, а остались зимовать на Карачине острове. Туда они «провадше в зимовье» свои струги с хлебом и прочими «припасами». Вогуличи (манси), сопровождавшие обоз, были отпущены из Карачина восвояси.

Тобольские церковники, первыми описавшие экспедицию Ермака, постарались представить казаков как подвижников, пострадавших во имя православной веры. Архиепископ Киприан велел составить синодик ермаковым казакам, из которого следовало, что сам Бог дал ермаковцам силу, чтобы победить басурман (татар) и язычников (ханты и манси), «разорить их богомерзкие и нечестивые капища».

В жизни, однако, Ермак и его сотоварищи очень мало походили на православных миссионеров. Издавна повелось так, что на вольных окраинах собирались люди самой различной национальной принадлежности и вероисповедания. По этой причине казакам был чужд религиозный фанатизм. Оказавшись в Сибири, они не проявляли никаких поползновений к разрушению языческих капищ и христианизации края. Положив ясак на татарские улусы, казаки стали приводить население к присяге не по христианскому, а по казацкому обряду. В знак верности царю их предводитель велел татарским «мергеням» целовать окровавленную казацкую саблю.

Во время своих долгих «хождений» по Сибири ермаковцы с детским любопытством разглядывали идолов, амулеты и священные камни, которым поклонялись местные племена. Поверье насчет чудесных камней, «производящих погоду», было распространено в Сибири особенно широко. Шаманы искали священные камни в горах, во внутренностях лося и карася, в деревьях, куда они будто бы падали прямо с неба. С помощью камней колдуны напускали дождь, стужу и снег.

Однажды казаки попали в Ташаткан. В переводе с татарского это название значило: «камень, который бросили». Согласно кунгурским «сказам», Ташаткан возник на том месте, где с неба на землю «спал» камень. На вид камень был багровым, по размерам превосходил воз с санями. Жители Ташаткана говорили ермаковцам, что от их небесного камня восходят то дождь, то снег и мороз.

Если верить кунгурским «сказам», Ермак не раз посещал языческие мольбища и в трудных обстоятельствах обращался к шаману за советом. Попав в «великое болванское моление» в Чандыре, он спросил колдуна, суждено ли ему пройти за горы на Русь. Шаман дал Ермаку отрицательный ответ и посоветовал поскорее вернуться в Кашлык: «Про возврат (на Русь. — Р. С.) Ермаку тот же шейтанщик сказал, что воротится на Карачино озеро (под Кашлык. — Р. С.) зимовать…»

Манси верили в то, что шаманы наделены сверхъестественной силой, позволяющей им предсказывать будущее. Этнографы XVIII века детально описали шаманские прорицания. «Волхв», по их словам, приказывал связать себя и бросался на землю, после чего присутствующие начинали неистово кричать, ударять в котлы и доски. Колдун отзывался на крики, делая «харей» разные «чудообразия» и бормоча заклинания. В чуме разводили «великий» огонь, курившийся дымом. Едва шамана обволакивал синий туман, он вскакивал в беспамятстве и метался, словно угорелый. Очнувшись, шаман рассказывал о своем свидании с духами и просвещал сородичей насчет их будущего.

Казаки повидали в Сибири немало кумиров и идолов. На глаза им не попала разве что «золотая баба». Слухи об этом великом идоле проникли в Европу за двести лет до похода Ермака. Прославляя подвиг Стефана Пермского, поселившегося в Приуралье, летописец под 1398 годом записал, что святителю пришлось жить среди неверных, молящихся «идолам, огню, и воде, камню и золотой бабе». Более чем через сто лет митрополит Симон в послании пермичам вновь упомянул о поклонении местных племен «золотой бабе».

С христианизацией Пермского края следы идолища исчезли. Золотую бабу теперь стали искать в Сибири. Австрийский посол Сигизмунд Герберштейн, посетивший Москву в начале XVI века, записал, что за Уралом при устье Оби стоит идол «золотая баба», в виде некоей старухи, которая «держит в утробе сына и будто там уже опять виден ребенок, про которого говорят, что он ее внук».