Ермак, или Покорение Сибири

– Ты, вижу, крепко предупрежден против меня, Ермак Тимофеевич, а потому напрасный труд разуверять тебя. Но признайся, слышал ли от меня хоть одно слово про Кольцо и Грозу? И теперь не сказал бы, да к слову пришлось… Заметил ли ты, что Кольцо всегда от меня удалялся, да и Гроза, если б не расчел удобнее пробраться в Астрахань или другой московский город, чем скитаться с тобою по подземельям и лесам,  – проворчал Мещеряк, как будто сквозь зубы,  – постарался бы от меня отделаться. Вишь, в московском стане болтали, пожалуй верь слухам, что наши-де атаманы, встретясь на сражении, повздорили между собою, корили друг друга изменниками, трусами.

– Ложь, совершенная ложь, и по тому одному, что Кольцо никогда не выходит из себя.

– Конечно, и рыба ищет себе глубже, то человеку не грех пошарить, где лучше,  – сказал со смехом Мещеряк.  – А вернее всего спросил бы ты Чабана: он много слышал правды в московском стане.

– Не хочу и спрашивать, зачем обижать храбрых атаманов.

– Воля твоя, а Чабан открыл бы тебе глаза…

– Я ему не поверю, хоть бы он разбожился. Его клятва не стоит одного слова Кольца и Грозы.

– Кольцо чай не советовал тебе, как я, идти на Москву?

– Без сомнения.

– Я это знал… Он получил прощение Иоанна и не с мечом в руках… Ха, ха, ха! А нам, Ермак Тимофеевич, божусь, остается один этот способ выпутаться из беды. Право, пожалеешь, что меня не послушал; право, тебе стоит показаться с твоею дружиной на Волге…

– Ты ошибаешься…

– Нет, Ермак Тимофеевич, не ошибаюсь. Я довольно слышал от самих воевод московских, что Иоанн только тебя одного боится и невесть как обрадовался, когда узнал, что князь Курбский убежал к ляхам, а не на Дон. Слава твоя гремит повсюду. А всякому терпению бывает конец.

В столь жарком разговоре Мещеряк неприметно привел Ермака к такому месту, откуда, полагал, слова его соумышленников могли быть явственно услышаны, а для вернейшего успеха оставил его под предлогом, что не хочет потерять лучшего времени для охоты при восходе солнечном. Ермак был также рад остаться один, чтобы поразмыслить об их разговоре, и, найдя место весьма уединенным, сел под тень столетнего ясеня.

Действуя всегда открыто и прямо, не любя ни подсматривать за чужими поступками, ни подслушивать чужих речей, он долго пропускал мимо ушей доходившие до него слова двух казаков, беспечно удивших рыбу в озере; но имена Кольца и Грозы, часто повторяемые в их разговоре, обратили невольно его внимание. Может быть, Ермак надеялся узнать что-нибудь новое о своем друге, которого отсутствие крайне его беспокоило и огорчало.

– Воля твоя, братенек,  – говорил коварный Самусь,  – а меня вера неймет, чтобы храбрый атаман Кольцо мог до того забыться…

– То, право, чудо, но я своими глазами видел, как он хватил ножом Грозу. После покаялся, да уж поздно. Слышно, они помирились и свалили всю вину на Мещеряка. Вишь, думали, что он не вернется из плена. Как-то они теперь поладят?

– Экое диво! Кольцо и сам Гроза, коли не покажется ему у москалей и он вернется к нам, будут беречься Мещеряка и его не тронут, а он не посмеет на них донесть.

– Думаешь, и обманут так атамана нашего? Нет, брат, Ермак Тимофеевич себе на уме, насквозь видит человека, даром что смотрит в землю.

Ермак, услышав шаги проходившего поблизости человека, вскочил со своего места и пошел в противную сторону. Ему стыдно было не только свидетеля, но и самого себя. Однако, по удивительной странности, он встретился с тем, с кем бы всего менее хотел, именно с Мещеряком, возвращавшимся, по словам его, в аул, чтобы переменить огниво, а правду сказать, желавшим нетерпеливо видеть действие своего умысла.

Может быть, он успел бы открыть впечатление, которое сделал на душу Ермака коварный его умысел, если б послышавшиеся вдали слабые стоны не разрушили всех его планов. Ермак, всегда готовый на помощь ближнему и на защиту бессилия, вернулся и скорыми шагами пошел туда, откуда раздавались сии плачевные звуки. Тщетно Мещеряк старался остановить его или уговорить обождать, пока он кликнет несколько человек на подмогу. Ермак не хотел дожидаться, и Мещеряк видел себя вынужденным за ним следовать, несмотря на непонятное к тому отвращение. К счастью, Ермак, оглянувшись назад, увидел множество казаков своих, выбежавших из кибиток, и какое-то необыкновенное движение в ауле. Он хотел воротиться, но, раздумав, послал туда Мещеряка – узнать причину оного, а сам продолжал путь свой.