Ермак, или Покорение Сибири

Тридцатого октября, через четыре дня после завладения Искера казаками, явился перед вратами оного остякский князь Боар с многочисленной толпой народу. Они принесли победителям дары и запасы и просили милосердия и покровительства. Разумеется, что казаки приняли их сколь возможно дружелюбнее и ласковее, желая приветливостью привлечь и прочие кочующие племена дикарей сибирских.

Остякский князь, быв среднего роста, почитался великаном и богатырем между соплеменными народами от берегов Тобола до Оби и Ледовитого моря. Он имел лицо плоское и желтоватое, густые русые волосы на голове и несколько редких рыжих прядок вместо бороды. Одежда его от прочих остяков отличалась собольим мешком, который служил ему вместо рубашки, и шапкой из бурых лисиц. Но и сквозь сии драгоценные покровы являлась самая отвратительная нечистота. Сверх этого мешка надета была кожаная парка вместо кафтана.

Ермак приказал приготовить для дорогих гостей богатое угощение, а Боара пригласил к своему атаманскому обеду. Когда князь накушался сибирских щей из сараны с оленьим мясом и жирной ушицы, приправленных солью, составлявшей величайшее для них лакомство, до того, что жир вместо пота выступил у него на лбу и на щеках,  – то сделался смелее и говорливее.

– Мы тебя боялись пуще Луса,  – сказал Боар, обращаясь к Ермаку.

– Да, князь,  – отвечал сей последний,  – мы страшны врагам нашим, а покорным людям худа не делаем.

– Татары настращали нас,  – продолжал Боар,  – будто вы пришли с полудня выесть все полуночное царство.

– Хотя бы мы вдесятеро более вашего ели,  – заметил атаман с усмешкою,  – то во сто лет не вычерпали бы рыб из ваших рек, а из лесов не выловили бы птиц и зверей. Всего бы еще вдоволь осталось вам и после нам.

– То бы так,  – отвечал князец,  – да, вишь, они насказали, что вы глотаете не зверей, не птиц, не рыб, а людей и что тащите с собою железные печи, которыми издалече печете вдруг по нескольку человек…

Это известие крайне всех позабавило.

– Да кто же это добрый человек, который растолковал вам, что татары вас обманывают и что мы не только не людоеды, да не едим и стервятины, которую они, проклятые, трескают?  – спросил его Ермак.

– Правда твоя, хан,  – подхватил князь с приметным удовольствием,  – он добрый человек, очень добрый человек и большой разумник. Пичебами сделал нам много добра, и не только мы, но и жены наши, и дети, и собаки обрадовались ему, как красному солнышку. Мы ему верим не хуже Иннень Нома.

– Видно, он нас хорошо знает,  – сказал атаман.

– Хорошо, хан, очень хорошо,  – отвечал Боар.  – Много об вас доброго говорит…

– Кто же этот Пичебами?  – сказал Ермак, обращаясь к атаманам.  – Не помнит ли его кто из вас? А я, право, забыл.

– Пичебами называют остяки своих шаманов,  – заметил Мещеряк.

– Ну так это, верно, наш приятель Уркунду,  – перебил Ермак.

– Уркунду, Уркунду,  – воскликнул князец.

– Что ж он у вас делает, зачем он у вас остался? – спросил с поспешностью атаман.

– Он привел с собою вашего молодого хана, да такого худого и хворого, что пошевельнуться не может.

– Об заклад ударюсь, что Уркунду отыскал нашего бедного Грозу,  – сказал с живостью атаман Кольцо.  – Позволь мне, Ермак Тимофеевич, сходить повидаться с ним.

– Поди, пожалуй,  – отвечал Ермак,  – только с тем, чтоб постараться перенести его сюда. В наших новых хатах будет ему теплее и покойнее, чем в остякской каре.

Отпуская остяков восвояси, Ермак обложил их легкой данью и приказал им принести клятву в верности и послушании. Чтобы сделать сию церемонию сколь можно торжественнее, применяясь, впрочем, к их обычаям,  – собраны были все казаки в кружок на площадке, посредине которой разостлали медвежью шкуру и положили на нее топор с куском сухаря. Присягавший входил на кожу и произносил следующую клятву: если я изменю, то пусть растерзает меня медведь, убьет топор и задушит первый кусок, который отпущу в горло. Надобно заметить, что остяки доселе воздают сим страшным царям дремучих лесов своих род богопочитания. Убив медведя, они поют ему извинительные песни, а содрав с него шкуру, низко кланяются и благодарят, что он позволил снять с себя шубу.

Через несколько дней явилось и множество татар с женами и детьми, коих Ермак также обласкал, успокоил и отпустил в их прежние юрты, обложив посильным ясаком. Присягу в верности приносили они также сообразно своему обычаю – целованием сабли, обагренной кровью. Честное предание казаками земле убитых их братии на месте, священном для всякого магометанина, и великодушное освобождение Ермаком, вследствие данного им слова через Уркунду, жен Кучумовых, которых захватил отряд казаков, посланных для преследования неприятеля по взятии Искера, привлекло сердца мусульман к своим победителям.

Итак, бывший незадолго атаман разбойников сделался обладателем обширного, богатого царства. Хотя достаточно узнать одни последние действия Ермака Тимофеевича, дабы получить понятие о его правах на звание героя истории; но для связи повествования покажем, что то же мужество, та же предприимчивость и благоразумие ознаменовали и первые шаги его в Сибири.