Ермак. Начало (СИ)

Савин оторопело уставился на Шохирева, потом что-то вспоминая, беззвучно зашевелил губами и, наконец, произнёс:

— Лет на шесть, вроде, или чуть больше.

— А теперь вспомни, как в Кучугай ты отреагировал, когда я на посиделках с девками тебя щенком обозвал?

— Дык, это, — Митрофан Савин, зажал бороду в кулак, — драться на тебя полез и в лоб получил.

— А ты тогда казаком был?

— Нет, присягу ещё не принимал.

— А я был?

— Да, был.

— Так что же ты на меня полез? Раз я казак сказал тебе, что ты щенок, сын казачий, значит, ты и есть — щенок!

— Э-э, Давыд, ты говори, да не заговаривайся! Сейчас как тресну костылём по башке! — дед Митрофан начал вставать с лавки.

Старейшина Шохирев, примиряюще поднял ладонь вверх:

— Не кипятись, Митрофан. Ты же тогда драться полез, честь свою защищая. Почему же другого от Ромки Селевёрстова хочешь? Или если его и Тимофея Аленина твой внук молокососами обозвал, то это не оскорбление?

— Да, вроде, всё так и, всё-таки не так! Не правильно получилось как-то.

— Правильно, Митрофан, что не правильно всё в этом случае. Ты в Кучугай от меня в лоб получил и успокоился. И за честь свою вступился, показав всем, что справным казаком растёшь, и урок от старшего получил. А здесь сыны казачьи казаков поучили, да ещё как! Вот это и неправильно!

— Давыд, любитель ты тень на плетень навести, — Савин раздраженно стукнул костылём об пол. — Делать то, что будем!

— Казаков учить лучше будем, чтобы их молокососы всякие не били. А вот чему и как учить, давайте у атамана нашего спросим. Как он Ромку своего, да Тимофея обучает. Может, кормит чем-то особенным? — ухмыляясь в бороду, прогудел дед Шохирев.

— Мясом сырым он нас кормит, чтобы злее были, — пробурчал тихо я, склонив голову, но был услышан.

От раздавшегося в комнате гогота казаков, казалось, рухнет крыша. Сидевший рядом с атаманом Митяй Шохирев, стал толкать Селевёрстова в бок, воспрошая: «Атаман, неужто, правда, сырым мясом кормишь? Правда? Скажи?»

— Да ну его, уникума, хренова! — Селевёрстов весь красный поднялся с лавки. — Его и спрашивайте, чего они с Ромкой жрут, да чему обучаются. Ромка у Тимофея уже пять месяцев в обучении, а у кого Тимофей учился я и сам не знаю.

В комнате после слов атамана наступила тишина. Старейшина Афанасий Раздобреев удивлённо спросил атамана: «Это что, правда, Петро? Не ты Ромку, а Тимофей его учит?»

— Эх, станичники! — вахмистр Шохирев поднялся с лавки во весь свой богатырский рост. — Если бы видели, какой гимназий Ромка с Тимофеем в пристрое Аленинского дома организовали. Чего там только нет. А занимаются так, что только пар от них идёт. И так почитай каждый день по несколько часов. Я поэтому и не удивился, когда они семерых казаков уделали вдвоём. На их учебные схватки на кулаках, да с кинжалами страшно смотреть. Сами иногда в кровь бьются.

— Тимофей, а это правду Алёшка Подшивалов сказал, что ты моему Афоньке пообещал в следующий раз, если он на тебя с кинжалом нападёт, либо руку ему сломать или убить его же кинжалом? — раздался скрипучий голос Иона Гусевского.

— Правду, деда Иона, — я, изображая смущение, опустил голову. — Погорячился я.

— Ты, казачина, не дуркуй. Погорячился он. Пятерых казаков положил. Такое только с холодной головой сделать можно. Бери этих оболдуев, — Ион Гусевский показал на казаков-малолеток, — расставляй их и показывай, как с ними дрался. Вместо Афоньки возьми Петьку Башурова. Они комплекцией одинаковы. Казаки, кто-нибудь кинжал Петьке дайте.

— Что застыл, Тимофей? — Селевёрстов, ткнул меня в плечо, проходя мимо, подавая кинжал Башурову. — Или опять не помнишь, как вчера казаков уделал.

— Да помню всё, дядька Петро. Вы Петрухе Башурову кинжал в ножнах дайте. Он сначала на меня без него нападал. Позже уже достал.

Я расставил казаков-малолеток в те позиции, с которых они нападали на меня и стал показывать, что и как делал, отбиваясь от них, и какие удары наносил, чтобы их вырубить. Когда дошло дело до схватки с Афанасием, я на Петрухе показал, как сначала боковым ударом левой ноги в грудь отбросил от себя Бурундука, одновременно с этим правой рукой сбивая в сторону удар Гришки Батурина мне в голову. Далее в замедленном действии, добиваясь синхронности движений от Петрухи и Григория, показал, как нанёс удар коленом в печень и локтем в челюсть Батурину, а потом развернулся, чтобы встретить Афанасия, бьющего меня кинжалом в область шеи.

— Это чего же, Афонька на смерть бил? — громко озвучил этот момент Митрофан Савин. — Вот, стервец!

Я под эти комментарии показал, как чуть не успел довернуть корпус, уворачиваясь от удара, из-за чего получил порез плеча, а потом обозначил перехват руки Елизара с кинжалом и, как рычагом через своё плечо вывихнул ему руку. На этом показ закончился.

— А руку сломать, как грозился, мог вчера Афоньке? — опять проскрипел его дед.