Ермак Тимофеевич

Из них Иван Кольцо был осуждён на смерть самим царём Иоанном IV, но счастливо избегал поимки. Он был правою рукой атамана Ермака Тимофеевича, его закадычным другом, делившим с ним и труды и опасности разбойничьей жизни.

Мы описали уже наружность этого «народного героя». Скажем несколько слов о его прошлом и именно потому несколько слов, что это прошлое очень мало известно. Не любил он подробно касаться его сам даже в дружеской беседе.

Какого был происхождения русский удалец, носивший, по словам Карамзина, нерусское имя Герман, вероятнее же Гермоген, видоизменённое в Ермака, положительно неизвестно. Существует предание, что отец его занимался тоже разбойным делом, вынужденный к тому крайностью, рискуя в противном случае осудить на голодную смерть хворую жену и любимца-сына. Перед смертью он завещал последнему остаться навсегда бобылём, чтобы семья не заставила его взяться за нож булатный.

Ермак свято исполнял первую часть завета отца, но и жизнь бобыля, подначального работника не пришлась по его нраву. Ему, как и отцу, не улыбнулось счастья в частной жизни, несправедливые обиды зажиточных людей оттолкнули его от них, и он бросился в вольную жизнь, взявшись тоже за булатный нож.

Скоро имя его стало громко по злодеяниям, но вместе с тем было окружено ореолом «геройства». Это объясняется тогдашним взглядом народных масс на разбойников, которые имели недоступную для других, но заманчивую силу уйти из-под гнёта воевод и подьячих и добывать себе средства для привольного житья грудь с грудью, ценою своей жизни. Оттого-то в русских народных песнях встречается почти всегда ласкательное слово «разбойничек».

Также покрыты мраком неизвестности и первые шаги Ермака Тимофеевича в роли «разбойничка». История застаёт его уж во главе огромной шайки, в звании атамана с есаулом Иваном Кольцом.

Теснимый воинственным и неутомимым астраханским воеводой Мурашкиным, Ермак ушёл с Волги далее на северо-восток и добрался до Камы. Здесь впервые он узнал о существовании целого «промышленного царства» Строгановых у подошвы Урала.

Узнал он также, что это «царство» нуждается в ратных людях для защиты своих владений от зауральских татар, вотяков, остяков, вогуличей и прочей погани мухомеданской и языческой.

Нашло раздумье на Ермака. Довольно пролил он крови христианской, добился того, что на Москве уже готова для него петля, что назначен выкуп за его буйную голову — пора и честь знать! Лучше идти бить неверных, нечисть-то эту и убить не только не грех, а что паука раздавить — семьдесят грехов, чай, простится за каждого.

А много грехов у него на душе! Посбавить бы маленько следовало! Запала ему эта мысль в голову — колом не вышибешь. И спит и видит идти в «строгановское царство».

Призвал он на совет Ивана Кольцо, тот одобрил план своего друга.

— А наши пойдут ли за нами? — с сомнением спросил его Ермак.

— За тобой-то, атаман! В чёртово пекло пойдут, а не то что к Строгановым.

Так и порешили.

VII Иван Кольцо

Года за два до начала нежданного и негаданного недомогания Ксении Яковлевны Строгановой, повергшего её дядю Семёна Иоаникиевича в большое беспокойство, в «строгановском царстве» произошло тоже нежданное и негаданное событие, которое, как впоследствии увидит читатель, имело непосредственную связь со странной «хворью» молодой хозяйки строгановских хором, о причинах которой недоумевала старуха Антиповна.

Однажды ранним утром, когда Семён Иоаникиевич только что успел умыться, одеться и помолиться Богу, к нему в опочивальню вошёл его старый слуга Касьян, служивший в доме Строгановых ещё при отце, Анике Строганове. Ему было, по его собственным словам, «близ ста» лет, но, несмотря на это, он был ещё очень бодр и крепок, с ясными, светло-серыми глазами и крепкими белыми зубами, которые так и бросались в глаза при частых улыбках этого добродушного и весёлого нрава старца, судя по седым как лунь волосам и длинной бороде.

В доме все челядинцы относились к нему с уважением и называли по отчеству Дементьич. Касьяном звал его только сам Строганов, и это было уже освящено обычаем.

— Что скажешь, Касьянушка? — спросил его Семён Иоаникиевич. — Что случилось?

Строганов знал, что старик напрасно не потревожит его в опочивальне.

— Да там, во двор, батюшка Семён Иоаникиевич, пришли невесть какие люди, в хоромы просятся до твоей милости.

— Какие люди?

— А кто их знает, батюшка… Говорят, вольные…

— Вольные?..

— Дело есть до твоей милости.

— Много их?

— Пятеро.

— Все в хоромы просятся?

— Никак нет. Один просится, во-видимому, их наибольший.

— Что же, пусть войдёт, — сказал Семён Иоаникиевич и вышел вслед за Касьяном в соседнюю горницу, ту самую, в которой он беседовал с Антиповной по поводу необходимости выдать скорее замуж Ксению Яковлевну.

Через несколько минут в горницу вошёл высокий, стройный, ещё молодой парень, одетый в кафтан тонкого синего сукна, опоясанный широким цветным шёлковым поясом.