Ермак. Том II

– Не поведешь меня за своим конем на Русь!

Атаман склонился над ним, дал испить студеной воды.

– Отходишь? Жалко. Такого воина и на Руси чтут…

Князь не ответил, его глаза стекленели, и коричневое лицо выражало спокойствие.

– Сего татарина похоронить с воинскими почестями! – сказал Ермак, снял шлем и поклонился телу врага.

Весь день после битвы Матвей Мещеряк подсчитывал добычу и грузил на струги. Все глубже и глубже оседали они.

– Потопишь ты нас своей жадностью! – упрекнул его Никита Пан.

Мещеряк по-мужицки, озабоченно, почесал затылок, моргнул серыми глазами:

– Ноне в коренную Сибирь выплываем, вода глубока и сильна, выдюжит и понесет нас, голубушка, плавно и легко!

И вновь лебяжьей стаей поплыли струги, а татарские орды опять постепенно собирались и шли берегом вслед. Кругом развернулись сибирские просторы, и ждали казаков трудности великие…

4

Хантазей в долбленке уплыл вниз и вернулся через три дня озадаченный. Ермак позвал его к себе:

– Ну, бедун, рассказывай, что видел?

Вогул сбросил шапку, лицо изъедено комарами. Закурил трубку, прищуренные глаза честно уставились на атамана.

– Мой далеко плавал. Чинигиды большой есть, там сидит мурза, хану дань платит, хану поклон бьет. Везде татары кричат: «Идет русский!» Везде войско, боятся казаков, как зверь прячутся, чтобы из куста стрелу пускай.

Ермак выслушал взволнованную речь Хантазея. Его твердые, холодные глаза, словно синевато-серые льдинки, сверлили Хантазея:

– Ты не договорил мне, что на реке делается!

Вогул склонил голову, помолчал.

– Есть нехоросее: Алысай, поручник Кучума, перегородил реку цепями, караулит русских.

– Вот это и неведомо нам было. Подумаем, как перехитрить. А еще что?

– Есе дознался от вогуличей. Есть князьцы Каскала Алысай и Майтмас, стрелу посылал с класным пелом, звал на войну. Ждет воинов там, где Тура впадает в Тобол.

Ермак покачал головой:

– Эх, сколько наворочали! Ну, так и быть: и в Азове цепи на Дону татары ставили, да казак, что налим, и через цепи плывет…

Он вздохнул, томила жара. У казаков скулы потрескались на солнце и шелушились, как чешуя вяленой рыбы. Трудно было грести днем, а ночью тучами нападал гнус. Он был страшнее зверя. Только что миновали оленью тушу на берегу.

– Комар заел, – с усталостью сказал Хантазей. – Лайка теперь слепнет от комар. Э-хе…

Река огибала извилистые утесы, а вправо приволье – луга, озера. Ермак приказал нарубить хворосту, вязать пучки.

Погасли белые ночи. Казалось, весь мир погружался в кромешную тьму. Казаки собрали старые кафтаны, вогульские парки и надели на хворост.

– Добры чучела, – похвалил атаман и велел рассадить по стругам, а кругом поставить плетешки – оградку из плетеного тальника, да посадить рулевых.

– На вас вся надежда. Не кланяться татарской стреле, плыть прямо на цепи!

Сам он с дружиной неслышно пошел в обход татарской засаде. К той поре над лесом нежно зарумянился край неба. Выпала крупная медвяная роса. В предутренней тишине из невидимого улуса к реке плыл горьковатый дым чувала. К воде вперевалочку брели две утицы.

Из-за меловых утесов показались паруса стругов. Плывут безмолвно. Все видит и слышит Ермак. Паруса растут, розовеют. Вот и цепи, – подле них струги дрогнули и потеряли строй. И сейчас же берег усыпался татарами. Впереди Алышай. Он махнул саблей и закричал:

– Алла! За мной! – и кинулся в воду. За ним полезла орда.

Запели стрелы, замелькали топоры.

– Э-ха! – ухватился за борт струга Алышай. – Пропал казак! Э-ха!..

Тут князек раскрыл от изумления рот, вылупил глаза:

– Шайтан, где же казак?

В спину загремели пищали: дружина ударила в тыл.

– Гей-гуляй, браты! – разудало закричал Богдашка Брязга. – Вот коли пришла пора. Ржа на сабельку села. Эй, разойдись!

Он легко, с выкриками, выбежал на топкий берег. За ним не отставала его лихая, драчливая полусотня и первой сцепилась с татарами резаться на ножах.

– Бей с размаху! Руби! – гремел в другом конце голос Иванки Кольца. Его сабля, свистнув, опустилась на плечо татарина. Тот упал, обливаясь кровью. А Кольцо продвигался в толпе врагов и, горячий, сильный, рубил наотмашь.

У борта струга вынырнула голова Алышая. Он отчаянно взвыл:

– Аллах вар…

В этот миг кормчий – усатый казак Хватай-Муха – долбанул его веслом. Князек пошел на дно.

Савва перекрестил разбежавшиеся по воде круги:

– Упокой, господи, его душу окаянную… Ах ты, дьяволище! – вдруг крепко обругался поп. – Гляди, вынырнул-таки супостат!..

Алышай вылез из воды и, оскалив зубы, бросился на Савву. Поп подоткнул холщовый кафтан, сильным махом выхватил меч и скрестил с булатом князька.

– Ох, худо будет мне! – почувствовав добрые удары, спохватился Савва. – Лихо рубится сатана!

Плохо довелось бы попу, да на счастье подоспели ордынцы и оттащили прочь своего князька, заслонив его собой. С ними-то Савве впору потягаться. Он вскинул над разлохмаченной головой тяжелый меч и под удар выкрикнул: