Ермолай и сердце Злобушки (СИ)

   Старик к ней ласково отнесся, не обижал, прямо в саду башенку из облаков построил, внутри комнатка с кроватью, прялкой и двумя оконцами. На столе в кувшине птичье молоко, на тарелке волшебный нектар, на медовые соты похожий. Одного глоточка и одного кусочка хватает, чтобы весь день сытым быть.

   Утром Злобушка за птицами прибирала, днем их кормила, а вечером у оконца пряла да на звезды любовалась. Всех птиц любила, но больше прочих - ворона. То ли за смирный нрав, то ли за грустный взгляд.

   Гладит Злобушка пальчиком по крылу, а ворон доверчиво клювом в ладонь тычется.

   Так прошел без одного дня целый год.

   И вот к чародею со всех сторон принялись слетаться птицы, принося кто в когтях, кто в клюве птичьи яйца. Старых птиц чародей тут же со службы отпускал. Все спешили поскорее покинуть залитую звездным светом площадку у бездны. Один только орел по имени Ан-Эшер у облачной башенки задержался.

   Ан-Эшер говорил на людских языках, и хоть по-древически слов мало знал, у Злобушки выведал, как год прожила. А потом рассказал, кто она на самом деле, что с ней в прошлой жизни было и что за ворон в клети сидит.

   И Злобушка все вспомнила.

   Вскочила, рукой за сердце схватилась. Как спастись? Как Ермолая вызволить? У чародея просить нельзя. Он мольбами людскими питается да душевным страданием.

   Ан-Эшер только крылья в стороны развел: был у Ермолая друг, да тот на Ледяном острове сгинул, самим придется.

   - Я помогу, - проклекотал Ан-Эшер. - Главная забота - не как сбежать, а как колдовство одолеть? Магия-то у чародея сильная, к имени намертво прикрепленная. Кто год в птичьем обличье пробыл, оковы заклятия уже не сбросит.

   - К имени? - обрадовалась Злобушка, аж просияла. - Так у Ермолая от рождения совсем иное имя было!

   Ворон в клети завозился, клювом застучал. Ан-Эшер попросил Злобушку обождать и на птичьем языке к Ермолаю обратился. Говорили долго. Все-таки у орлов и воронов языки сильно разнятся. Наконец Ан-Эшер к Злобушке повернулся.

   - Что ж, - произнес орел, - что имя другое - хорошо. Но времени у нас мало. Год почти прошел. Только один этот день остался. Магию разрушить можно, но пока не знаю как.

   И стал Ан-Эшер со всеми птицами в саду разговаривать, а те по очереди советовали, каждая Ермолая жалела. Но ничем не смогли помочь, видели не раз, как после дня в человеческом теле, слуги чародея обратно на целый год в птиц обращаются. Что бы ни делали, как бы ни старались.

   Опустил клюв Ан-Эшер. Слова птичьи Злобушке передал.

   Вот уж вечер на исходе, последние мгновения утекают.

   Сердце в груди Злобушки чуть не рвется. Тянет руку сквозь прутья клети и настоящее имя Ермолая шепчет.

   Тут время назначенное пришло. Перья с ворона опадать начали, Ермолай так быстро вырос, что в прутья клети уперся и сломал с треском, только щепки в стороны разлетелись.

   Стоит в чем мать родила, ладонью слезы отирает, а вокруг птицы на тысячу голосов поют.

   Бросилась Злобушка к милому, обняла за плечи, прижала к сердцу крепко и тихонечко на ухо шепчет:

   - Любимый мой, Вестрень.

   А он отвечает:

   - Злобушка моя, любушка.

   И настолько чистые слезы на камни чародейского сада пролились, что в небесах сияние сотворилось.

   Весь день в облачной башенке Ермолай со Злобушкой миловались, не могли друг от друга оторваться. А когда пришла пора Ермолаю вороном обращаться, магия чародейская разрушилась.

   Потому что нет в мире магии сильнее настоящей любви.

   Черный чародей сидел у окна в высокой башне за шахматной доской, и никого не было напротив.

   Узловатым пальцем с длинным кривым ногтем чародей коснулся черного короля, немного покачал и уронил фигуру на доску.

   А затем с улыбкой вернул на место.

   Ермолай со Злобушкой, уносимые Ан-Эшером, летели прочь, в светлые края, где нескоро вновь настигнет их горе.

   Жили они счастливо. Ермолай ставил дома, Злобушка следила за хозяйством. Через год родились у них сын с дочкой, Молчан и Смеяна. А спустя пять лет Ермолаю довелось вызволять Беру с Ледяного острова.

   Но это уже совсем другая история.