Эрнест Хемингуэй. Обреченный победитель

Эрнеста чрезвычайно забавляла ситуация. Он, как и все, был убежден в том, что мировая война будет последней из войн на земле. Он считал, что большая часть тех молодых ветеранов внесла основной вклад в победу. Но семья Хемингуэй все еще не примирилась с фактом его отказа поступать в колледж. Но, зная отношение семьи к зарыванию любого проблеска таланта в землю, он писал домой письма, ставшие классическим образцом составления частного комического материала для публикации.

5 октября 1918 года в газете «Оук ливз» вышел следующий рассказ:

«Как сообщалось в последнем выпуске «Оук ливз», доктор Хемингуэй, чей сын Эрнест Хемингуэй стал героем подразделения Красного Креста в Италии, получил письмо от Норта Уиншипа, американского консула в Милане. Он восхвалял мужество сына доктора и заявил о намерении лично наблюдать за его выздоровлением. Из госпиталя от Эрнеста пришло следующее письмо:

«Дорогая семья.

Слухи о моей смерти, должно быть, были сильно преувеличены. Я получил сегодня выпуск «Оук ливз» и начал думать, что вы, возможно, не приветствуете моего намерения сохранить все в тайне. Это лучшее, что можно сделать после того, как тебя убили, а потом читать собственный некролог.

Вы знаете, что нет ничего забавного в этой войне, и это действительно так. Я бы не назвал это адом, потому что все немного изменилось со времен генерала Шерма-на. Но было около восьми случаев, когда ад ждал меня с распростертыми объятиями, но по счастливой случайности это не произошло в той фазе войны, в которой я принимал участие.

Например, в окопах во время атаки снаряд попадает прямо в группу людей, среди которых находишься и ты. В снарядах нет ничего страшного, за исключением случая прямого попадания, когда остается только надеяться, что осколки просвистят мимо. Но когда при этом твоих товарищей разметает взрывом во все стороны, тут уже дело дрянь.

В течение шести дней, когда я находился на передовой в окопах всего лишь в пятидесяти ярдах от австрийцев, у меня возникло чувство обладания жизненно важным талисманом. Обладание чем-либо другим не столь важно, как иметь такой талисман. Я надеюсь, он у меня есть. Костяшки моих пальцев извлекают стучащий звук, барабаня по деревянной спинке кровати.

А сейчас я могу поднять руку и сказать, что я был под ураганным артобстрелом, попадал под шрапнель, меня травили ядовитым газом, в меня стреляли из минометов и пулеметов, а также снайперы из винтовок и, для дополнительной привлекательности, по мне вели огонь из пулемета с аэроплана. В меня никогда не кидали ручной гранатой, зато подобная штука, выпущенная из гранатомета, упала довольно близко. Может быть, в дальнейшем я обзаведусь ручной гранатой.

Если отбросить всю эту чепуху, то останутся ранения от разорвавшейся мины и пулемета, или, как говорят ирландцы, все довольно удачно. Ну как?

227 осколочных ранений не принесли мне существенного урона. Вот только ступни своих ног я ощущал как будто в полных воды (горячей воды) резиновых сапогах, и коленная чашечка вела себя довольно странно. Пулеметное ранение напоминало резкий удар заледенелого снежка. Однако это сбило меня с ног. Но я снова поднялся и дотащил раненого до блиндажа. Там я просто рухнул от усталости.

Я был весь в крови итальянца, которого нес на себе. Мой мундир и брюки выглядели так, как будто кто-то набил в них джема из смородины, а затем наделал дырок, выпуская все это наружу. Ну а мой капитан, кстати мой большой друг (это был его блиндаж), сказал:

– Бедняга Хем, он скоро отойдет в мир иной!

Вы понимаете, из-за пропитанного кровью мундира они думали, что я ранен в грудь. Но я заставил их снять мой мундир и рубашку, майку я не носил. Могучий торс оказался целехоньким. Затем они сообщили, что я, вероятно, буду жить. Это немного взбодрило меня.

Я сказал им по-итальянски, что хочу посмотреть на свои ноги, хотя я боялся взглянуть на них. Они стянули мои брюки, и я убедился в присутствии ненаглядных конечностей. Но, черт побери, там было сплошное месиво! Они не могли представить, как я прошел полторы сотни ярдов с такой ношей с простреленными коленями. А мой правый ботинок получил большие пробоины в двух местах. Всего на теле было более двухсот ран.

– О, – сказал я по-итальянски, – мой капитан, это все пустяки. В Америке все делают это. Все продумано для того, чтобы не позволить врагам осознать, что они захватили наших козлов.

Речь козла требует отменных лингвистических способностей, но я справился с ней и забылся на несколько минут.

Когда я пришел в себя, они тащили меня на носилках за три километра на перевязочный пункт. Носильщикам пришлось идти напрямик, поскольку дорога была вся разворочена снарядами. Если один такой пролетал с жутким воем, они клали меня на землю, а сами плюхались рядом.