— Я люблю тебя, Семен, — Маша рухнула на меня — мокрая, разгоряченная и все еще дрожащая.
— Я тебя тоже, — огладил напряженные изгибы, и несмотря на дикую усталость и полностью иссякший боезапас, мне захотелось ее снова.
— Врешь ты все, — княжна всхлипнула, чему я не особо удивился — чувственных и пылких леди порой пробивает на слезы после крайне бурного соития. Однако здесь крылось нечто иное.
— Чтобы вернулся с победой, — она шмыгнула и утерла нос. — Или вытащу тебя с того света и убью сама.
— Маш… — сердце наполнилось тревожной негой. — Ты чего?
— Ничего… — подруга стыдливо отвернулась и закрыла лицо ладонью, по которой стекали искрящиеся ледышки. И особой пикантности сему моменту придавало то, что мы все еще были едины. — Просто не помри там, понял? А то я тут со скуки сдохну.
— Договорились, — сжал ее крепкие выпуклости, и змей начал потихоньку раздуваться в своей норе.
— Ты… уже готов? — удивилась девушка.
— Я — всегда готов. А ты?
— Спрашиваешь еще. Ну, держись, казачок — теперь точно придешь первым.
Мы устроили гонку еще раз. Потом еще и еще, пока под утро не развалились на полу в полном иссушении и бессилье. Классно отдохнул перед дорогой, ничего не скажешь.
И все равно ни о чем не жалел и наслаждался каждым мигом наедине с безудержной кобылкой. Которую пусть и не любил всей душой и сердцем, но все же испытывал очень теплое и трепетное чувство, вполне сравнимое с зачинающейся влюбленностью.
— Ощущение, как после кораблекрушения, — простонала Маша и закинула мне бедро на живот. — Что случилось после трехдневного шторма. И все эти дни я сидела на цепи в трюме без еды и воды.
— Тебе пора собираться, — обнял ее так крепко, как только мог после ночного веселья. — А то отец хватится.
Подруга с грустью посмотрела на посветлевшее небо.
— Не хочу никуда идти. Хочу лежать так с тобой до вечера. А потом — все по новой. Мы только начали, а ты уже уезжаешь.
— Кстати, да, — чмокнул ее в лоб и выпрямился — медленно, как столетний дед, прихрамывая и морщась от тупой боли в мышцах и суставах. — Мне тоже пора собираться.
— Уже придумал, что скажешь Игнатовым? — Мария залезла под кровать в поисках трусиков, и я всерьез задумался о том, чтобы послать все к чертям и продолжить банкет, несмотря на крайне плачевное состояние. Помру — ну и ладно, зато это будет самая счастливая смерть на свете.
— В общем и целом план таков. Я попрошу у твоего отца посольскую грамоту и постараюсь организовать переговоры. Повод — совместное давление на Полянских после их недавнего рейда. Пока будут судить-рядить — попытаюсь втереться в доверие к жене.
— Доверие не сотри, пока втираться будешь, — фыркнула подруга.
Не удержался — сел рядом, сгреб ее в охапку и поцеловал в щеку и висок.
— Хватит уже ревновать. Когда заведу гарем, будешь моей любимой женой.
— Иди ты… — она пихнула локтем в бок — да так, что я закашлялся. — Кобель.
Нараз называла меня поросенком, Маша — кобелем. Надеюсь, в этом нет никаких дурных знаков. Размышляя об этом, натянул брюки, рубаху, китель и открыл дверь, собираясь отправиться к Михаилу за нужными бумагами. И увидел его прямо на пороге в сопровождении моряков и стражи.
— Семен? — мужчина — свежий, бодрый, в костюме с иголочки, хоть сейчас на мостик — в недоумении вскинул бровь. — Что случилось?
— А… — отшагнул и воровато огляделся, — да ничего особого.
— Тогда почему дом выглядит так, словно ты всю ночь отбивался от морпехов?
— Э… — обернулся и окинул взором царящий кругом бедлам — летний домик слишком маленький, и битый мусор отлично виден с порога. — Я… упражнялся в магии. Перед столь важной поездкой будет не лишним отточить боевые умения.
— Боже, — хозяин отстранил меня плечом, точно ледокол, и шагнул внутрь. — Здесь же полно фамильных ценностей и сувениров из Белгорода. Надеюсь, ты их не сломал?
— Ну…
Князь вошел в спальню и с ужасом осмотрелся. Маша успела где-то спрятаться и прибрать за собой улики в виде белья и платья, и на душе немного отлегло.
— С ума сойти! Кто тебя вообще надоумил здесь колдовать? — бородач ходил от одной сломанной мебели к другой и сокрушенно качал головой. — Можно же выйти на пляж или причал…