Эрон

Проводник держался стоически, он не издал ни одного стона, положив левую руку на плечо Хоскея, он слепо шел за ним, придерживая правой поклажу на плече, лицо его колыхалось от каждого шага, как розовое желе. Все трое шли на шум главного водопада, где невдалеке на террасе стоял охотничий домик; он был уже виден за обломками скал и шапками кустов гибискуса — род бунгало с металлической крышей. Среди девственных красот Нга-Али его вид коробил взор вульгарностью кошелька, сутью любой вещи, должной годить собою. Зато водопад повторял снова и снова, что любое движение воды идеально. И что идеальность воды заключена в непринужденности выступания ее сути. Исток водопада был непонятен, гребень носорожьей головы Нга-Али казался голым черепом камня и только, и все же с отвесной височной стены вниз с безупречной выразительностью порыва стекал водяной хрусталь. Не меньше пятидесяти футов; поверхность воды отливала совершенным сиянием зеркала, прежде чем бархатные от мха валуны не превращали блеск падения в блеск превращения потока, в пороховую пыль брызг.

Первая охота следующего дня, как и вторая, закончились трагически. Акебе наотрез отказался остаться один в бунгало, он уже мог разлепить глаза до крохотных слезных дырочек и вышел вместе с Хоскея на первую охоту чужеземца. Нга-Али бесстрастно предлагала самые пестрые цели: стаю шимпанзе в банановой рощице, исполинского варана с колыхающимся от дыхания рыхлым горлом, парочку кабанов в сонном болотце, пегих, щекастых, ленивых, но выбор первого дня пал на маленькое стадо антилоп-дукеров, грациозных созданий невероятной расцветки. На просторной поляне, переходящей в узкий луговой клин, вдоль мелового гребня паслось одновременно две голубых, две темно-синих — а рядом! — две звонко-рыжих и две червонных антилопы с крохотными рожками. И все живое самым беззастенчивым образом занималось единственным — собственным самосохранением, вот что возмущало Филиппа. Он стал осторожно скрадывать добычу, выходя на точку огня. Но не тут-то было… Хоскея первым заметил, что у белого охотника есть соперник — и грозный. Проводник сделал выразительный жест в сторону — по спине Филиппа пробежал холодок… на расстоянии не более пятидесяти шагов совершенно открыто среди низкой травы стояла красивая пестрая кошка, которая задумчиво смотрела на людей. Филипп подумал — леопард! Но это был сервал — зверь меньших размеров и не столь грозный, и все же не менее опасный после того, как примет вызов… Тсс… вкрадчивая коричневая кошка, украшенная рябью леопардовых пятен с неистовым взглядом янтарных глаз, и глаза ее больше похожи на дырки в огонь души — видно, как там колеблется опасное пламя смерти. Сервал ночной зверь и потому был нервозен на распахе солнцепека. Зверь уважал высоту, на которой находились глаза противника, и медлил нападать на человека. Филипп стал осторожно поднимать ствол карабина, боясь вспугнуть жертву. Кошка продолжала уверенно оставаться на месте, не отводя глаз от охотника, и только нервное подрагивание хвоста выдавало ее готовность к прыжку. Но случилось непредвиденное: Акебе, скрадывающий дукеров с противоположной стороны, вышел из-за близких кустов, и как назло на линии прицела! И хотя шаг его был исключительно легок, сервал вздрогнул, бешено оглянулся на опасность через плечо. А вот полуслепой Акебе не увидел пеструю смерть, но успел поймать ноздрями ее острый кислый запах. Выстрел опоздал. Сервал сверху вниз прыгнул на грудь африканца и, утвердив когти левой и правой лап в мясе плеч, легко и страшно подтянул нижние лапы вверх, почти к горлу человека и, рывком десяти когтей, разорвал живот несчастного слепца. Акебе упал на спину. Второй выстрел — мимо! Оттолкнувшись от кровавого мяса, сервал пружинным прыжком скрылся в кустах. Стая птиц-носорогов огласила террасу Нга-Али печальными воплями смеха.

По рации Хоскея вызвал подмогу, и к вечеру испуганные носильщики унесли Акебе в деревню. Бедняга был еще жив. Носильщики, окружив Хоскея, убеждали его бежать вместе с ними — злые духи Ю-Ю разгневаны не на шутку, по Хоскея состоял в штате компании по сафари и подчинялся охотнику… словом, он остался. С ним прощались не без ужаса в глазах.