Эрос

Я жил тогда в номере из двух смежных комнат в отеле «Байришер Хоф», [8]совсем недавно восстановленном после войны, и казался сам себе невероятным транжирой, однако, как мне сказали, это было для меня самым безопасным вариантом проживания. Уверен, что существовали и другие, более дешевые способы обеспечить мою безопасность, хотя, конечно, в те тяжелые годы отель еще не возродил и половины своего довоенного шика и великосветского блеска. В сезон 1949/1950 года в одной комнате могли разместить до трех постояльцев. Гостиничное здание сильно пострадало от бомбежек, однако один из залов, причем самый шикарный, остался почти невредимым – его откопали из-под обломков и отстроили вокруг него новый отель. Таким образом, «Байришер Хоф» стал метафорой, одним из символов воскрешения страны из руда. И я, сам того не осознавая, являлся частицей этой метафоры. Летом 1949 года в том самом зале торжественно открыли первый ресторан послевоенного Мюнхена; в город мало-помалу возвращалась жизнь. Быть символом мне не нравилось, вернее, я оставался к этому равнодушен и чувствовал себя бесконечно одиноким. В принципе Кеферлоэр мог бы забрать меня к себе, в свой дом в Аллахе, однако никакой инициативы в этом вопросе он проявлять не собирался. Поймите: в то время я был этакий Каспар Хаузер, [9]и на добрые пять лет отставал в развитии от сверстников. И, несмотря на то что каждый день в моей памяти пачками восстанавливались эпизоды прошлого, я все равно оставался недорослем, погруженным в блаженный сон наяву, не понимающим многих вещей. Кеферлоэр быстро усек это и посчитал, что может вылепить из меня что пожелает. Однако он не рассчитывал на то, что во мне проснется энергия, неукротимое честолюбие. Наверное, развить такую энергию способны только те, кто долгие годы провел в летаргии.

По моей просьбе узкий секретер в гостиничном номере заменили на широкий письменный стол, и вскоре на нем стали выситься горы балансов, актов, договоров о поставках материалов, бухгалтерских книг, выписок из банковских счетов. Кеферлоэр предоставлял мне любые бумаги по первому требованию, вероятно, предполагая, что все эти премудрости все равно окажутся мне не по зубам. И в самом деле: разобраться в бухгалтерском учете нашей фирмы напоминало попытку перевести на ясный немецкий таинственную шумерскую клинопись. Причудливые цифры активов и пассивов далеко не всегда давали точный ответ на вопрос, что к чему относится.

Иногда мне удавалось с помощью бесконечных «почему» загнать Кеферлоэра в угол, и тот вынужден был объяснять мне те или иные вещи. Например, я выжал из него ответ на вопрос о том, какой твердой суммой наличных денег я могу располагать. Поначалу он заюлил: точных цифр якобы никто не знает, тем более сейчас, после денежной реформы; на это влияет множество факторов, и поэтому назвать конкретную цифру нет никакой возможности. Что за чушь! Я не сдавался, и в конце концов он, бесконечно откашливаясь и неловко жестикулируя, назвал мне весьма впечатляющую сумму. При этом старый прохвост скромно умолчал о том, сколько моих денег осело на швейцарских счетах. Когда бушевала война, он сумел перевести многие активы в безопасное место, чем я очень ему обязан. Многие из тех трансакций являлись вопиюще противозаконными. Естественно Кеферлоэр смотрел на всю эту ситуацию со своей колокольни и по отношению ко мне разыгрывал из себя бойца движения Сопротивления.

– Но ведь в это невозможно поверить! – восклицал я.

– Да-да… Нужно благодарить Бога… Благодарить Бога.

– Неужели все это действительно мое?

– Да, по большей части.

– И я могу тратить это, как захочу?

– Теоретически. Когда вам исполнится двадцать один год.

– А как быть до этого?

Кеферлоэр отвечал с усилием, словно делая мне одолжение:

– А до этого времени ваш опекун – я. Но это не означает, что я не буду посвящать вас в наши производственные дела. Будете входить в них настолько, насколько пожелаете.

– Это просто замечательно. Я больше не хочу жить в отеле. Может, купите мне что-нибудь? Только не в Мюнхене. Где-нибудь на природе, за городом.

Кеферлоэр помедлил с ответом, затем кивнул:

– Недвижимость никогда не повредит, к тому же сейчас многое продается за бесценок.

– Как зовут нашего главного бухгалтера?

– Фихтнер.

– Пусть он зайдет ко мне завтра, хорошо? Я хочу знать о нашем производстве все. Он будет учить меня всем премудростям по три часа в день.

– Гм… Три часа? Три? И все это время он будет отсутствовать на фирме?…

– Кеферлоэр! – Я впервые в жизни обратился к нему по фамилии, без слова «господин» впереди.

– Да?

– Я помню ту ночь, когда вы посадили меня в самолет.

– Да? Наверное, это была очень страшная ночь? Я надеялся…

– Вы хотели мне только добра, верно?

– Александр… Что вы имеете в виду? На самолет должен был сесть мой собственный сын! Мой собственный сын! Я оставил его здесь ради вашего блага. Именно вас я хотел отправить в безопасное место. В безопасное место.

– Благодарю.