Эрос и цивилизация. Одномерный человек

Фрейдовская интерпретация бытия в терминах Эроса возвращает нас к ранней философии Платона, которая понимала культуру не как репрессивную сублимацию, но как свободное саморазвитие Эроса. Уже у Платона эта концепция выглядит архаико-мифическим рудиментом. Эрос поглощается Логосом, а Логос становится разумом, подчиняющим инстинкты. История онтологии отражает процесс завоевания мира принципом реальности, чья власть становится все более исключительной. Прозрения, содержавшиеся в метафизическом понятии Эроса, были загнаны под землю, однако продолжали жить в эсхатологических извращениях, в многочисленных еретических движениях, в гедонистической философии. Их история еще ждет своего написания — как и история преобразования Эроса в Агапэ[163]. Но и теория самого Фрейда следует общей тенденции: рациональность господствующего принципа реальности в его творчестве торжествует над метафизическими спекуляциями об Эросе.

Теперь мы попытаемся представить полное содержание этих умозрений.

Часть II. По ту сторону принципа реальности

Сколько времени из того, что отпущено человеческой судьбе, было потеряно на то, чтобы решить, каким должен быть грядущий человеческий мир! Чем больше усилий человек прилагал для его познания, тем меньше он знал о том действительном мире, в котором жил. Тот единственный и прекрасный мир, который он воспринимал, в котором жил, который дал ему все, что он имел, по словам проповедника и прелата, должен был занять последнее место в его душе. Со дня рождения ему советовали, приказывали забыть о нем. Не довольно ли нам поносить эту прекрасную землю?! Вовсе нет в том печали, что она должна быть нашим домом. И если она в состоянии дать нам простой кров, простую одежду, простую пищу да прибавить к этому лилию и розу, яблоко и грушу, лучшего дома не нужно человеку — смертному или бессмертному.

Шон О'Кейси, «Закат и вечерняя звезда»

6. Историческая ограниченность утвердившегося принципа реальности

Выше мы пытались установить некоторые основополагающие черты структуры инстинктов человека нашей цивилизации и, в частности, определить специфический принцип реальности, направлявший прогресс западной цивилизации. Обозначив его как принцип производительности, мы попытались показать, что потребности, навязываемые инстинктам принципом реальности, во многом были определены господством и отчуждением, коренящимися в преобладающей социальной организации труда. Был поставлен вопрос, следует ли принять как неизбежность продолжающееся господство принципа производительности как определенного принципа реальности (и, как следствие, рассматривать направление развития цивилизации в свете этого же принципа) или, может быть, принцип производительности создал предпосылки для качественно иного, нерепрессивного принципа реальности. Этот вопрос напрашивается при сопоставлении психоаналитической теории человека с некоторыми основополагающими историческими тенденциями:

(1) Сам прогресс цивилизации, направляемый принципом производительности, достиг уровня производительности, при котором социальная потребность в расходовании энергии влечений на отчужденный труд могла бы значительно сократиться. Следовательно, продление репрессивной организации инстинктов вынуждается, по-видимому, не столько «борьбой за существование» человека, сколько заинтересованностью в самой борьбе — интересами господства.

(2) Философия, характерная для западной цивилизации, развила понятие разума, содержащее важнейшие черты принципа производительности. Однако эта же философия завершается узрением более высокой формы разума, которая сама является отрицанием этих черт, а именно рецептивности, созерцательности, чувственной радости. За определением субъекта в терминах все шире разрастающейся производительной деятельности «Я» лежит образ спасения «Я»: всякое трансцендирование приходит к покою, достигая формы бытия, вобравшей в себя всякое становление и примирившейся с собой и всякой другостью.