Эрос на Олимпе

Так ходили они рядом по горам и лесам, и Афродита старалась отвлечь внимание возлюбленного от ненавистной ей охоты. Вначале он сопротивлялся, но в конце концов уступал, потому что она умела рассказывать действительно интересно. Однажды ночью она показала ему созвездие Ориона и выложила всю историю этого охотника, в которого была влюблена богиня утренней зари. А поскольку недалеко от них была страна Нис, то влюбленные пошли проведать, как в укрытии от Геры растет маленький Дионис. Спрятавшись в кустах, они видели молоденького бога, как тот стоял, приникнув к одному из сатиров. Казалось, прислушивался к чему-то и пребывал в мечтательности. Адонис долго вспоминал эту встречу, ибо именно там он поймал живую белку.

Если б тогда кто-то спросил богиню, любила ли она до этого, она бы ответила отрицательно. Не помнила такого. В этом не было ее вины, ибо Адонис заслонил собой весь мир. А забывать, однако, не следовало. Она же бросила Арея и даже не уведомила его о перемене в своих чувствах. Правда, он и сам мог догадаться, что после скандала с той сетью перестал для нее существовать. Но осознать такое труднее всего. Арей напрасно искал Афродиту. Все хотел ей что-то объяснить, попросить прощения, если она разгневалась, и воспоминаниями о прежних утехах разжечь заново угасшее пламя любви.

И вот он обнаружил ее, увидев издалека в обществе Адониса. Вся любимая дикая Фракия ощетинилась в его ожесточенной душе пиками своих вершин. Решил мстить. Убить Адониса. Не в бою, а исподтишка. Осторожность никогда не помешает. Поэтому преобразился в вепря. Огромный зверь обрушился неожиданно на спящего Адониса и клыками разорвал его прекрасное тело.

Афродита где-то поодаль собирала цветы на венок для своего возлюбленного. Прибежала на крик. Адонис умирал. Темная ночь опустилась на его глаза. Из раны ручьем текла кровь. Розы, белые до этого, изменили цвет – стали красными. Сколько крови истекло из Адониса, столько слез пролила Афродита! Из крови вырастали розы, а из слез богини – анемоны. Все это было в горах Ливана, где брала начало река, впоследствии названная Адонисом. Каждый год в это самое время она становилась кровавого цвета, и был это знак начала празднования адонисий.

Отчаяние Афродиты было так велико, как велика была ее любовь. Она обрезала свои золотые волосы и посыпала пеплом голову. Лицо и грудь кровоточили, разодранные ногтями. Запятнанная одежда жалкими лоскутами опадала, открывая ее светлое тело. Богиня каталась в пыли и громко рыдала. Далеким воем отвечали ей псы Гекаты, зловещей богини дорог разлуки.

И тогда сошла она в преисподнюю, как Астарта (у нас иногда Иштар. – Примеч. пер.), требуя возвращения своего милого. Персефона не вняла ее просьбам – сама хотела задержать Адониса. Афродита с жалобой обратилась к Зевсу. В соответствии с олимпийским этикетом встала рядом с троном и, гладя подбородок громовержца, просила. Зевс порешил так, чтобы две трети года Адонис проводил у своей небесной возлюбленной, а одну треть – под землей. В греческих домах расцветали «садики Адониса», когда весной сын Мирры возвращался на землю, а когда поздней осенью открывались перед ним бездны печального царства теней, выходили одетые в траур вавилонские девы и, выдирая волосы в ритуальном плаче, причитали, что отошел

Властелин царства мертвых, хозяин водяных камышей,[52]
Тамариска, не хлебнувшего и капли воды из борозды,
Деревце, посаженное не на своем месте,
Деревце, корни которого вырвали.

ЗАРИАДР

У Афродиты и Адониса родился сын по имени Зариадр. Он был так хорош собой, что греки прощали ему даже его имя, слишком твердое и варварское для их тонкого слуха. Оно не коробило никого в Прикаспийских степях, где властвовал Зариадр. Соседом у него был царь Омарт, у которого была дочь Одатида.[53] И хотя никто ее не видел в глаза, ибо по восточному обычаю она росла в суровом уединении, все знали, что она прекрасна. Зариадр не раз слыхал о ней, но она занимала его мысли не более прочих вещей. Снились ему сны. Очень часто во сне являлась прекрасная девушка. И хотя имени ее он не знал, она была ему хорошо знакома. Являлась каждую ночь, улыбалась ему и, взяв за руку, водила его по какому-то парку, в котором он до сих пор никогда не бывал. Говорили друг с другом немного. Ровно столько, сколько необходимо. То девушка показывала ему какой-то цветок, то он рассказывал ей повадки зверей, знакомые ему по охоте. Больше же всего им нравилось молчать, наблюдая, как в пруду снуют рыбки.