Эрос за китайской стеной

Симэнь очень обрадовался и велел цирюльнику прочистить уши и помассажировать тело. Чжоу вооружился своими инструментами и начал массажировать все тело, включая и телодвижения, сообщившие всем членам бодрость и силу. Симэнь наградил Чжоу пятью цянями серебра и велел накормить.

— Потом с сыном займешься, — сказал он, а сам, расположившись на мраморном ложе, тотчас же заснул.

Откланялась тетка Ян. Стали собираться домой монахини Ван и Сюэ. Юэнян положила им в коробки всяких лакомств, сладостей и чаю и дала каждой по пять цяней серебра, а послушницам — два куска холста и проводила их за ворота.

— Не забудьте, в день жэньцзы[357] примите, — наказывала мать Сюэ. Будет счастье, поверьте мне.

— В восьмой луне мой день рождения, мать наставница, — говорила Юэнян. — Обязательно приходите. Ждать буду.

Мать Сюэ поблагодарила ее поклоном и сложенными на груди руками.

— Мы и так побеспокоили вас, бодхисатва, — говорила она. — Приду, непременно приду.

Монахини отбыли. Их провожали все женщины. Юэнян с тетушкой У Старшей вернулась к себе в задние покои, а Юйлоу, Цзиньлянь, Пинъэр, их падчерица с Гуаньгэ[358] на руках пошли гулять в сад. На Гуйцзе была серебристо-белая шелковая кофта, бледно-желтая с бахромою юбка и ярко-красные туфельки. Прическу ее украшали серебряная сетка, отделанная бирюзою и узорами в виде облаков, золотые шпильки и аметистовые серьги.

— Гуйцзе, давай я возьму малыша, — сказала Пинъэр.

— Ничего, матушка, мне хочется Гуаньгэ поносить, — отвечала певица.

— Гуйцзе, а ты батюшкин новый кабинет видала? — спросила Юйлоу.

Цзиньлянь приблизилась к пышному кусту алых роз, сорвала два цветка и приколола к волосам Гуйцзе. Они вошли в сосновую аллею и приблизились к Малахитовой веранде. На ней стояла кровать с пологом, ширмы и столики. Кругом висели картины, музыкальные инструменты, лежали шашки. Кабинет был убран с большим вкусом. Ложе украшал шелковый полог на серебряном крючке. Прохладная бамбуковая циновка покрывала коралловое изголовье, на котором крепко спал Симэнь. Рядом из золотой курильницы струился аромат «слюна дракона». На окнах были отдернуты занавески, и солнечные лучи проникали в кабинет сквозь листья банана. Цзиньлянь вертела в руках коробку благовоний, а Юйлоу и Пинъэр уселись в кресла. Симэнь повернулся и открыл глаза.

— А вы что тут делаете? — спросил он.

— Гуйцзе твой кабинет поглядеть захотелось, — сказала Цзиньлянь, вот мы ее и повели.

Симэнь принялся играть с Гуаньгэ, которого держала Гуйцзе.

— Дядя Ин пришел, — сказал появившийся на пороге слуга Хуатун.

Женщины поспешили уйти в покои Пинъэр. Ин Боцзюэ повстречался в сосновой аллее с Гуйцзе, на руках у которой сидел Гуаньгэ.

— А, Гуйцзе! — протянул он. — И ты здесь? Давно пришла? — не без ехидства спросил он.

— Хватит! — оборвала его певица, не останавливаясь. — Какое твое дело, Попрошайка? Чего выпытываешь?

— Ах ты, потаскушка эдакая!

— не унимался Ин Боцзюэ. — Не мое, говоришь, дело, да? А ну, поцелуй меня.

Он обнял Гуйцзе и хотел было поцеловать, но она отстранила его рукой.

— Вот разбойник надоедный! — заругалась она. — Лезет с ножом к горлу. Боюсь, ребенка испугаешь, а то б я тебе дала веером.

Вышел Симэнь. Заметив Ин Боцзюэ, он отвел Гуйцзе в сторону.

— Сукин сын! — крикнул он. — Гляди, ребенка не испугай! — Симэнь кликнул Шутуна: — Отнеси младенца к матери.

Шутун взял Гуаньгэ. Кормилица Жуй ждала его у поворота сосновой аллеи.

Боцзюэ между тем стоял рядом с Гуйцзе.

— Ну, как твои дела? — спросил он.

— Батюшке надо спасибо говорить, сжалился. Лайбао в столицу отправил.

— Ну и хорошо! Значит, можешь быть спокойна.

Гуйцзе пошла.

— Поди-ка сюда, потаскушка! — задержал ее Боцзюэ. — Поди, я тебе что скажу.

— Потом скажешь! — она направилась к Пинъэр.

Ин Боцзюэ и Симэнь обменялись приветствиями и сели на веранде.

— Вчера, когда я был на пиру у Ся Лунси, — начал Симэнь, — цензор Сун прислал мне подарки. Между прочим и свиную тушу, совсем свежую. Я уж сегодня велел повару разделать, а то испортится. Голова с перцем и специями будет, так что не уходи. Надо будет и Се Цзычуня позвать. В двойную шестерку сыграем и полакомимся.

— Симэнь кликнул Циньтуна: — Ступай дядю Се пригласи, Дядя Ин, скажи, уже пришел.

— Есть! — ответил Циньтун и ушел.

— Ну как? — спросил Боцзюэ. — Вернул Сюй серебро?

— Ох уж этот негодяй, собачья кость! — заругался Симэнь. — Вот только что двести пятьдесят лянов вернул. Скажи им, пусть послезавтра приходят.

— Ну и прекрасно! — воскликнул Боцзюэ. — Мне кажется, брат, они тебе сегодня подарки принесут.

— Ну к чему им тратиться? — возразил Симэнь. — Да! Ну, а как Сунь и Рябой Чжу?

— Как их у Гуйцзе забрали, они ночь в уездной тюрьме пробыли, — рассказывал Боцзюэ, — а на другой день их заковали в одну цепь и препроводили в столицу. А оттуда, известно, так просто не выпустят. Ну скажи! Целыми днями пили-ели да гуляли, и на тебе, такую пилюлю проглотить, а?! Достанется им теперь. В такую-то жару да в цепях, в кармане ни гроша… И за что?