Эросфера

Я молча удаляюсь. Этот незначительный инцидент повергает меня в уныние. Я бы сказал, он испортил мне праздник, если можно назвать праздником это мое затянувшееся путешествие. Но верно и то, что если раньше я не испытывал особого разочарования от моих блужданий, то теперь это начало угнетать меня. И я спешу начать все сначала. Смотрю на часы: неужели всего только — половина второго ночи? Прикладываю часы к уху: так и есть — остановились. Эта новая неудача выбивает меня из колеи; ускорив шаг, иду как приговоренный, ступающий на эшафот.

Площадь кажется бесконечной. Но вдруг почти натыкаюсь на церковную паперть. Какой смысл в этом обилии церквей, если они все похожи одна на другую и не могут даже служить ориентиром для ночного путешественника? Эту я, кажется, раньше не видел. Или даже если видел, абсолютно не помню. Но сейчас у меня не то настроение, чтобы изучать ее стиль: я оставляю ее справа и вступаю на мост, затем поворачиваю налево, иду вдоль берега и оказываюсь перед другой церквушкой, которая перегораживает мне дорогу. Разозлясь, возвращаюсь назад, прохожу мост, иду прямо и без колебаний, пока не оказываюсь снова в море без берегов. На этот раз я даже не имею представления о том, где очутился.

Знакомый голос заставил меня обернуться. Человек, с которым я только что разговаривал, смотрел на меня с иронией.

— Я так и думал, что вы вернетесь ко мне за помощью, — произнес он.

— Значит, вы так и не уходили с того места, где мы расстались?

Он снова отвесил церемонный поклон. — Это был мой долг — подождать вас. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы сохранить спокойствие. Действительно, в моем положении было бы лучше всего расспросить человека, как найти дорогу. И я решаюсь на это. Но вместо того чтобы показать мне направление, он начинает рассуждать, тот ли отель я выбрал.

— Не могу поверить, чтобы человек вашего склада мог заказать такой низкопробный отель, — начал он выговаривать мне. — Вы считаете это допустимым?

Прежде чем я успел послать его к дьяволу, он вежливо улыбнулся:

— Разве мы путешествуем не для того, чтобы получать удовольствие? И добавил доверительным шепотом: — Вы, конечно, уже поняли, что я тоже не здешний. Я махнул рукой, показывая, что этот факт мне абсолютно безразличен.

Он воскликнул:

— Кстати, я разве не представился?

Запустив в карманчик жилета два пальца, он достал визитную карточку и протянул ее мне. Я с деланным интересом вгляделся в длинную фамилию, которую невозможно было прочесть; успел только заметить, что над ней изображен дворянский герб. Я пробормотал в ответ свою плебейскую фамилию. Не слушая меня, он пустился в новый длинный монолог, завершив его предлинной фразой:

— … и вы, конечно же, знакомы с моими произведениями.

Я воскликнул:

— Впервые слышу!

Он не высказал разочарования и произнес странную фразу:

— Однако нет других исследователей амазонок, кроме меня!

И погрузился в какие-то свои размышления, предоставив мне наконец возможность пуститься наутек.

Я обежал площадь, не узнавая ничего, и остановился в полном недоумении. Где вода, где берег? Мне не вырваться своими силами из этого дьявольского лабиринта!

Возвращаюсь, побежденный, к освещенному островку — единственному месту, где можно бросить якорь. Странный человек снова начинает свои рассуждения, как будто не заметив моего отсутствия:

— Согласитесь, что нельзя общаться с людьми, не делая между ними никаких различий. Роду человеческому грозит вырождение. И наш долг — не допустить этого. Но, кстати, вам будет спокойнее в частном доме…

— Я был бы вам очень признателен, если бы вы подсказали, как пройти кратчайшим путем к мосту Академии, — грустно попросил я.

— Следуйте за мной, — коротко отозвался он.

Неужели этот человек наконец-то услышал меня? Но он остановился у фонтана, украшенного высокими фризами с изображением вздыбленных коней.

— Изучите хорошенько эти фигуры! — воскликнул барон. — И вы сразу поймете связь между ними и моими героинями.

Я опустил чемодан на скользкую брусчатку мостовой и погладил мраморный зев фонтана, который, кажется, дышал под моими пальцами.

— Эти лошадки позволяли оседлать себя только тому, кто их любил, — продолжал рассказчик. — А любить друг друга могут только существа, созданные одинаковыми.

Я устало ответил, уловив его мысль:

— Пол перестает быть злом, если не подчиняется законам вида? Он вдруг посмотрел на меня как на старого знакомого.

— Вы упрямо используете слова, чтобы скрыть свои мысли, — воскликнул он. — Это секрет любого самоубийцы. Амазонкам помогло выжить то, что они не разговаривали.

Несомненно, делаю ошибку, притворяясь, что принимаю его игру:

— Так вот откуда идет их дурная слава?

— То, что им никогда не могли простить, — это их стремление к однополому существованию.

— Как же они продолжали свой род?

— Иллюзия необходимости противоположного пола еще не делает любовь возможной, но лишь скрывает ее истинные возможности.

— Природа, однако, распорядилась по-своему…

— Природа чаще обрекает нас на несчастья, чем на радости.

— Но мы не можем выбрать себе другие условия для жизни.