Erotica. Ренессанс. Буйство плоти

Изображая этот процесс хронологически и географически, мы видим, что он раньше всего начался в Средней и Северной Италии, и причем уже в начале XIII в. Здесь, в царстве мирового господства Папства с его городскими общинами, впервые оказались налицо те условия, которые привели к торжеству новых экономических сил. К этому перевороту столетием позже примкнула Германия, и прежде всего ее юг и города вдоль Рейна — естественные звенья, соединявшие Италию с северными народами и гаванями. В то же самое время процесс этот начинается в Испании, Франции и Голландии, позже всех примыкает к ним Англия, однако не вследствие своего островного положения, а потому, что здесь процесс капитализации имел совсем иные отправные точки, чем на континенте Европы. Если здесь капитализм возник из торгового капитала, то в Англии — из капитализации землевладения как производителя самого важного предмета тогдашней английской торговли — шерсти. Вот почему в Англии буржуазное общество развивалось совсем особенным путем.

Эта эпоха раньше окончилась в Испании и Франции, где раньше всего в силу разных предпосылок определились условия, благоприятные для зарождения княжеского абсолютизма. В Германии эволюция привела к тому же результату в конце XVI в„Позже всего, а именно в конце XVII в., пришла к княжескому абсолютизму Голландия. А в Англии его, в сущности, никогда не было. Победа буржуазии в революции 1649 г. была полная, впоследствии лишь слегка ослабленная компромиссом. Вот почему общественное развитие Англии так отличалось от континентального.

Термин «Ренессанс», употребляемый в истории искусства, охватывает только второй акт всемирно-исторической драмы, вызванной победоносным развитием торгового капитала. Но, как видно, эта грандиозная драма имеет и первый акт, имеет как вступление, так и послесловие.

Это развитие первой фазы денежного хозяйства представлено в первом томе нашего исследования.

Фрагменты

Фрагмент 1. Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» [17]

«...A насчет того, что вы говорите, будто постройка стен должна обойтись слишком дорого, то пусть только отцы города выставят мне вина, а уж я научу их самоновейшему и весьма дешевому способу воздвигать стены.

— Какому же это? — спросил Пантагрюэль.

— Вам я его открою, — сказал Панург, — только никому про это ни слова. По моим наблюдениям, главные женские приманки здесь дешевле камней. Вот из них-то и надобно строить стены: сперва расставить эти приманки по всем правилам архитектурной симметрии, — какие побольше, те в самый низ, потом, слегка наклонно, средние, сверху самые маленькие, а затем прошпиговать все это наподобие остроконечных кнопок, как на большой башне в Бурже, теми затвердевшими шпажонками, что обретаются в монастырских гульфиках. Какой же черт разрушит такие стены? Они крепче любого металла, им никакие удары не страшны.

И если даже передки орудий станут об них тереться, — вот увидите (клянусь Богом), из этих благословенных плодов дурной болезни тут же потечет сок, напоминающий мелкий, да зато спорый дождь. Вот черт их дери! И молния-то в них никогда не ударит. А почему? А потому что они священны и благословенны. Тут есть только одно неудобство.

— Хо-хо! Ха-ха-ха! Какое же? — спросил Пантагрюэль.

— Дело в том, что мухи страсть как любят эти плоды. В одну минуту налетят, нагадят, — горе нам, горе, Папа римский опозорен! Впрочем, и от этого найдется средство: нужно покрыть плоды лисьими хвостами или же большущими причиндалами провансальских ослов. Мы скоро будем ужинать, так вот я вам кстати расскажу занятную историйку, которую frater Lubinus[18] приводит в своей книге «О попойках нищих».

Однажды, в те времена, когда животные еще умели говорить (то есть дня три тому назад), какой-то злосчастный лев гулял по Бьеврскому лесу и бормотал себе под нос молитвы, а на одном из деревьев, под которыми случилось ему проходить, сидел злой угольщик и обрубал сучья; и вот, увидев льва, угольщик запустил в него топором и сильно ранил в бедро. Лев на трех ногах бросился в чащу леса в надежде, что кто-нибудь ему поможет, и вскоре повстречал плотника; плотник охотно согласился осмотреть его рану, постарался как можно лучше обмыть ее, наложил туда мху, наказал льву, чтобы тот не давал мухам садиться и гадить на рану, а сам пошел за тысячелистником.

Лев выздоровел, и вот однажды, гуляя в том же самом лесу, увидел он, что какая-то древняя старуха рубит и собирает хворост. При виде льва старушонка со страху грохнулась навзничь, да так, что и платье и сорочка задрались у нее до плеч. Движимый состраданием, лев бросился к ней узнать, не ушиблась ли она, и, узрев непоказанное место, вскричал: «О бедная женщина! Кто тебя так поранил?»